Вселенная против Алекса Вудса
Шрифт:
— Мистер Питерсон? Как вы думаете, что с нами происходит после смерти?
Он внимательно посмотрел на меня, сощурился и ответил:
— Думаю, ничего не происходит.
— Я тоже так думаю.
Раньше я никогда не говорил о таких вещах вслух. Мне даже кажется, я и сам себе впервые признался, что так думаю. Это признание потребовало от меня значительного усилия, но я был рад, что сделал его. Я понимал, что сказал что-то очень важное. После этого мы молча развернулись и пошли к дому.
Глава 14
Четырнадцать воскресений
Шли недели, и с каждым днем росло мое беспокойство за мистера Питерсона. Надеюсь, вы уже поняли, что сам я худо-бедно справился со смертью Курта. После первого потрясения, наплакавшись, я бросился рыть яму, чтобы самому выбраться из нее, став чуть сильнее. Но вот мистер Питерсон… Он теперь все больше молчал, словно отгородившись от мира непроницаемой стеной. Я всерьез опасался за его здоровье.
Он начал больше курить. К тому времени я уже знал, что он выращивает марихуану на чердаке под двумя рядами натриевых ламп высокого давления. Это меня немного успокоило, потому что я волновался, что мистер Питерсон покупает наркотики и тем самым спонсирует террористов. Но меня продолжало тревожить, что он наносит вред своему здоровью. Трава поднимала ему настроение, но ненадолго. Потом он опять становился вялым и неразговорчивым. Пару раз я не выдержал и сказал ему, что он слишком много курит. На это он отвечал:
— Черт, парень, кому из нас пятнадцать?!
Мне еще не было пятнадцати: до дня рождения оставалось несколько месяцев. Но я решил не заострять на этом внимание. Мистер Питерсон почему-то никак не мог запомнить, сколько мне лет, а «пятнадцать» все-таки было довольно близко к истине.
— Я просто беспокоюсь, что марихуана плохо влияет на ваш мозг, — объяснил я. — Возможно, вы не в курсе, но клетки мозга не похожи на клетки кожи или, например, печени. Они не восстанавливаются. И почему, спрашивается, люди, имеющие здоровый мозг, стараются сами себе его испортить? Честно говоря, меня это бесит.
— Парень, я курю сорок лет, — сказал мистер Питерсон. — И не собираюсь бросать из-за того, что ты вбил себе в башку, будто это страшный порок.
— Я не говорю, что это порок, — ответил я. — Я просто опасаюсь, что это вредно.
— И что теперь? Все хорошее вредно! Ты меня удивляешь. Столько знать про мозг и ничего не понимать про разум!
— Как раз про разум я кое-что понимаю, — возразил я. — Например, знаю, что здравый рассудок не может существовать в больном мозгу.
— У тебя слишком ограниченное представление 6 здравом рассудке, — отрезал мистер Питерсон. — И потом, каждый опирается в жизни на что может.
Я не собирался убеждать мистера Питерсона, что траву может заменить медитация. Все мои предыдущие попытки потерпели крах. Образ лодки его не трогал. Но я не сомневался, что он не должен заполнять зияющую после смерти Курта пустоту марихуаной.
Несколько раз я пытался завести разговор о новой собаке, но мистер Питерсон оставался непреклонен. Говорил, что другой собаки у него не будет, во всяком случае в обозримом будущем, и эта его непреклонность тревожила меня больше всего. Наверное, смерть Курта потрясла его сильнее, чем он показывал. Оно и понятно: целых три года Курт был его единственным другом. Я понимаю, что звучит это ужасно, но так оно и было на самом деле. Не будь Курта, не факт, что он вообще выходил бы из дома. А теперь мистер Питерсон у меня на глазах снова превращался в отшельника.
Не все знают, что прогулки с собаками, особенно в сельской местности, способствуют человеческому общению. За пару часов успеваешь встретиться с десятком-другим людей; завидев собаку, многие из них улыбаются и охотно вступают в разговор. По меньшей мере, скажут вам: «Добрый день!» или «Какой славный пес!» При следующей встрече они уже останавливаются, чтобы спросить, как дела, или сказать, что август в этом году ужасно дождливый, или еще что-нибудь в этом роде. Я был уверен, что мистеру Питерсону будет не хватать этих мимолетных встреч, даже если сам он не придавал им значения.
Он продолжал писать в «Эмнести Интернешнл» и даже получал ответные письма, но переписка и живое общение — это все-таки разные вещи. А главное, она не спасает от одиночества. Иногда я жалел, что мы с ним оба атеисты. А то могли бы сходить в церковь, там тоже народ собирается. Особенно по воскресеньям, когда магазин и почта в Нижних Годлях не работают и податься больше некуда. Правда, я плохо представлял себе, что именно люди делают в церкви, — наверное, обсуждают проблемы нравственности и устройство Вселенной, что в общем-то довольно интересно. Единственное, что меня смущало, — вера этих людей в сверхъестественное, да еще то, что они признавали всего одну книгу — Библию. Насколько мне было известно, довольно занудное чтение.
Вот я и подумал: а что, если попытаться обойти эти недостатки? Тогда можно создать объединение людей, которым понравится быть вместе. Из этой идеи и родилась Светская церковь.
Я много размышлял, прежде чем заговорил с мистером Питерсоном. Но мне правда казалось, что создание такой церкви решит кучу проблем.
Незадолго до того я как раз закончил «Человека без страны», и мне захотелось перечитать всего Воннегута. Со второго захода, думал я, многое поймешь лучше, тем более что по сравнению с тем временем, когда я только открыл для себя Воннегута, я стал старше на целых десять процентов. А потом подумал, что совсем не обязательно перечитывать в одиночестве. Старший библиотекарь Гластонберийской библиотеки Фиона Фиттон одобрила мою идею о вечерах группового чтения. И сказала, чтобы я повесил объявление на доску перед входом в библиотеку.
— А вы сами стали бы ходить? — поинтересовался я.
— Конечно, Алекс, — ответила она. — Обязательно стала бы.
— Я ведь не просто так спрашиваю, — уточнил я. — Если я организую читку, вы придете?
Почему-то это ее развеселило: она засмеялась, и от уголков глаз побежали в стороны морщинки. Фиона Фиттон называла их «лучиками радости». Делясь впечатлениями о понравившейся книге, она обычно добавляла: «Все свои лучики выпустила». Она была рыжеватая блондинка, чем ближе к корням волос, тем больше рыжины; по возрасту — чуть старше мамы, что-то около сорока. Я давно предлагал ей почитать Воннегута, потому что не сомневался: многие из его мыслей заставили бы «лучиться» ее лицо.
— Записывай меня, Алекс! — сказала она. — Только выбери день, когда я не работаю.
— Наверное, воскресенье, — откликнулся я. — Всем будет удобно.
— Да, воскресенье — идеальный вариант.
Заложив таким образом фундамент клуба читателей Воннегута, я начал думать, кого бы еще в него пригласить. Первой мне на ум пришла кандидатура миссис Гриффит. На похоронах Курта ей понравился отрывок из «Сирен», и я даже собирался занести ей на почту эту книгу. («Сирены Титана» — никак не «Властелин колец», но личный опыт подсказывал мне, что удовольствие от первого прекрасно совмещается с удовольствием от второго.)