Вселенная против Алекса Вудса
Шрифт:
Следуя пошаговой инструкции доктора Уэйр, я спустился по нескольким эскалаторам на станцию метро «Паддингтон», сел на поезд кольцевой линии в южном направлении и вышел на станции «Саут-Кенсингтон». Как и говорилось в инструкции, в переходе висели указатели — выход к Музею науки и Лондонскому музею естествознания. Я поднялся в город, увидел справа большое здание из светлого кирпича и сразу понял, что оно-то мне и нужно. С множеством окон, декоративных арок и двумя башенками, оно в сером утреннем свете выглядело торжественно и строго, совсем не похоже на музей. Честно говоря, оно больше напоминало собор, и внутри это впечатление только усиливалось. Такие же широкие и гулкие залы были в Уэллском кафедральном соборе. Сходство подчеркивала тишина: я приехал рано утром, когда в музее не было ни души.
Мы с доктором Уэйр договорились встретиться за полчаса до открытия музея, чтобы я успел познакомиться с директором и посмотреть галерею, где предполагалось выставить метеорит. В 9.20, как и было условлено, Моника Уэйр ждала меня у каменной лестницы со стороны главного входа на Кромвель-роуд. Мы не виделись пять лет, но я сразу ее узнал. Ее манера одеваться — твидовое пальто до колена, классические черные брюки и туристские ботинки — не оставляла сомнений: она погружена в размышления о Серьезных Предметах. На мне были джинсы, кроссовки, купленные в «честном» магазине, торгующем товарами, произведенными без применения рабского труда, и новый анорак.
Доктор Уэйр улыбнулась и протянула мне руку. Пожимая ее, я чувствовал, как перекатывается в рюкзаке метеорит.
— Привет, Алекс, — поздоровалась доктор Уэйр. — Хорошо выглядишь.
— Здравствуйте, миссис Уэйр.
— Как вырос!..
— Ну да.
— Ох, прости, я глупость сказала.
— Все нормально. С тех пор, как вы видели меня в последний раз, я, по-моему, стал старше на пятьдесят процентов. Наверное, действительно немного изменился.
— Что правда, то правда.
— Не считая шрама.
— Даже странно. Шрам практически такой же, каким был.
— Точка контакта.
Доктор Уэйр задумчиво кивнула.
— Мне говорили, что он постепенно уменьшится. Но пока что-то не уменьшается. И волосы на этом месте так и не растут. Так и осталась тонкая белая полоска.
— Не всяких шрамов следует стыдиться, Алекс. Некоторыми можно гордиться.
— Я тоже так думаю. Наверное, если бы он исчез, мне бы его не хватало.
— Скорее всего. Ну ладно, может, пойдем? Директору не терпится с тобой познакомиться.
— Мне тоже.
Директор музея оказался высоким седым джентльменом в костюме без галстука и с голосом диктора Би-би-си из 1950-х. Такие голоса звучат на старых записях новостей, сообщающих, например, о визите в Англию Юрия Гагарина, недавно вернувшегося из космоса. Разумеется, директор тоже был ученым. Доктор Маркус Лин. За пару дней до поездки я почитал о нем в интернете. Биолог по специальности, он много лет изучал в Кембридже экстремофилов — это такие крохотные существа, способные выживать в экстремальных условиях: у жерла подводного вулкана, в концентрированном растворе кислоты, под десятиметровой толщей льда на Южном полюсе и так далее. Его исследованиями заинтересовались астробиологи, которые считали, что если в Солнечной системе и существуют внеземные формы жизни, то только аналогичные экстремофилам, например, бактерии в покрытых ледяной коркой морях Европы — спутника Юпитера или в метановых озерах спутника Сатурна Титана. Понимая, что доктор Лин — величина в мире науки, я хотел произвести на него впечатление, но у меня, к сожалению, ничего не получилось. Когда он подошел к нам, я увидел у него за левым плечом скелет диплодока размером с автобус на огромном постаменте. Челюсть у меня упала — хорошо хоть не до земли, и я так и стоял с разинутым ртом, упустив возможность смотреть при знакомстве директору в глаза, а руку ему пожал довольно вяло, хотя обычно у меня крепкое рукопожатие. К счастью, доктор Лин не обиделся на мою невоспитанность и пообещал рассказать про основные экспонаты Сокровищницы — так называется галерея, где выставлены метеориты и другие ценные камни.
— Следуйте за мной, — предложил он. — Галерея в полуэтаже. Вверх по главной лестнице, справа от Дарвина.
Он, разумеется, имел в виду Чарлза Дарвина, который в виде двухтонной мраморной статуи восседал на вершине исполинской лестницы, окидывая вестибюль серьезным умным взглядом, и был похож на доктора, подбирающего слова, чтобы сообщить пациенту плохие новости. В мятом костюме викторианской эпохи, явно недовольный, что его выставили на всеобщее обозрение, он производил впечатление человека, который предпочел бы копать червей у себя в саду, но, как я понимаю, такие статуи ваять не принято.
Хранилище располагалось в конце галереи с минералами, в величественном зале с каменными колоннами и арками. В красивых дубовых витринах были выставлены самые настоящие сокровища: золотые самородки, сапфиры, изумруды, а в одном — алмаз размером с мячик для гольфа. Метеоритам в такой компании легко затеряться.
Их тут было множество, разных форм, размеров и цветов: от угольно-черного до карамельного. Самым невзрачным казался метеорит Нахла, напоминавший здоровенный булыжник с обочины. Доктор Лин сказал, что фактически это осколок Марса. Судя по всему, метеороидом «выстрелило» в космос после мощного взрыва на поверхности красной планеты. Он упал на землю в 1911 году, прочертив след в небе над Египтом, где и обнаружили его осколки, включая этот образец. Остальные метеориты из коллекции в момент падения никто не наблюдал, их находили в богом забытых краях вроде Антарктики или необжитых областей Австралии благодаря тому, что они выделялись на фоне однообразного ландшафта. Вообще-то, учитывая, что Земля вот уже четыре с половиной миллиарда лет находится под постоянной бомбардировкой из космоса, метеориты разбросаны у нас по всей планете. Просто на них не обращают внимания.
— Не каждый день они пробивают чью-то крышу, — справедливо заметил доктор Лин.
Мой метеорит, заключенный в полуметровый стеклянный куб, предполагалось разместить в правом углу одного из навесных шкафов. Там же сотрудники музея решили поместить газетную статью с описанием инцидента, чтобы посетители знали предысторию экспоната. У меня в домашней подборке тоже хранилась вырезка из первой страницы «Таймс» с эффектной фотографией, сделанной с вертолета и запечатлевшей зияющую в нашей крыше дыру. Заголовок гласил: «Метеорит попал в мальчика из Сомерсета».
— Мы выбрали наименее истеричную по тональности, — сказал доктор Лин.
Тут я понял, что не могу больше ждать, достал из рюкзака свой железоникелевый метеорит, аккуратно завернутый в два слоя пупырчатой упаковки, и протянул его доктору Лину.
— Господи, — выдохнул тот.
Взяв в руки сверток, он помолодел лет на двадцать. Он рассматривал все знакомые мне выпуклости и углубления, все микротрещинки на поверхности слома. Как ни странно, я в те секунды не испытывал чувства утраты. Оглядывая Сокровищницу, я понимал, что моему метеориту лучше храниться вместе с другими камнями и минералами, чем на моей книжной полке, где он провел последние пять лет. Вместо горечи меня охватило странное, но сильное ощущение, будто время повернуло вспять, нечто вроде дежавю.
Это трудно объяснить, но, думаю, все дело было в том, что я вдруг осознал, что не попади в меня метеорит, все сложилось бы иначе. Я как будто на миг заглянул в призрачную параллельную Вселенную.
Если бы не Камень, я стал бы другим. Мой мозг работал бы иначе, в нем иначе строились бы нейронные связи, выполняя совсем другие функции. Я не рассказывал бы вам сейчас эту историю, потому что никакой истории не было бы.
Мама не устает повторять, что ничто в мире не происходит просто так. Я не согласен. Во всяком случае, в том смысле, какой вкладывает в эти слова мама. Большинство событий происходит случайно. Другое дело, что когда смотришь на некоторые из них по прошествии времени, то понимаешь: они в существенной степени изменили все течение твоей жизни. Бывают в ней такие поворотные моменты… Таким поворотным в моей судьбе стал, как ни удивительно, и тот день — пятая годовщина падения метеорита.