Вселенная сознающих
Шрифт:
– При дальнем вызове осуществляется поиск цели в пространстве открытого космоса, – сказал Тулук. – В пространстве между вызывающим и адресатом не должно быть массивных звездных скоплений, водородных облаков значимого размера, больших групп планет…
– Я понимаю суть этой теории, – сказал Билдун. – Но для того, чтобы предположить, что они могут сделать с Макки, не нужны никакие теории. Им потребуется не больше двух секунд для того, чтобы сомкнуть люк на его шее и… – Он провел пальцами по своему горлу.
– Значит, надо, чтобы таппи осуществляли контакт со мной каждые две секунды, – сказал Макки. – Работа должна
– Но что, если преступники не станут пытаться войти с вами в контакт? – спросил Билдун.
– Тогда мы начнем их саботировать, – ответил Макки.
Невозможно рассмотреть абсолютное сквозь завесу интерпретаций.
Если разобраться, решил Макки, то эта сфера уже не кажется таким уж странным местом обитания; во всяком случае, ему приходилось видеть жилища куда более экзотические. Да, здесь жарко, но, наверное, жара необходима для поддержания нормальной жизнедеятельности обитателя дома. Некоторые сознающие живут и при более высоких температурах. Гигантская ложка, в которой угадывалось отсутствие присутствия калебана… ее можно было уподобить дивану. Вделанные в стены рукоятки, катушки, светильники и всякая прочая мелочь – все это было почти знакомо по конфигурациям, хотя Макки не взял бы на себя смелость определить настоящие функции этих предметов. Например, в автоматизированных домах бридиваев можно увидеть намного более причудливые, ни на что не похожие предметы обихода и органы управления домом.
Потолок здесь, конечно, низковат, но он, Макки, может выпрямиться под ним во весь рост. Тусклый фиолетовый свет был не более странным, чем ослепительное освещение в жилищах говачинов, где гости – представители других сознающих видов – были вынуждены пользоваться защитными очками. Покрытие пола не было модифицированным живым организмом, но оно было мягким. Сейчас в сфере пахло пироценом, стандартным дезинфицирующим веществом; в горячем воздухе запах ощущался особенно сильно.
Макки тряхнул головой. Повторяющееся каждые две секунды жужжание, свидетельствовавшее о том, что контакт с тапризиотом установлен, действовало на нервы, но с этим можно было без труда справиться.
– Твой друг достиг окончательного разрыва непрерывности, – объяснял тем временем калебан. – Его субстанцию убрали.
Под субстанцией надо понимать плоть и кровь, мысленно перевел Макки. Он надеялся, что такой перевод будет более или менее точным, но предостерегал себя от излишней самоуверенности.
Если бы здесь была хоть слабенькая вентиляция, подумал Макки. Легкий ветерок мне бы не повредил.
Он вытер со лба пот и отпил воды. Чтобы легче переносить жару, Макки взял с собой несколько кувшинов воды.
– Ты все еще здесь, Фэнни Мэй? – спросил он.
– Ты наблюдаешь мое присутствие?
– Да, почти наблюдаю.
– В этом именно и состоит наша взаимная проблема – видение друг друга, – сказал калебан.
– Теперь ты с большей уверенностью пользуешься глаголами, я заметил, – сказал Макки.
– Я к ним привязалась, да?
– Надеюсь, у тебя к ним предрасположенность.
– Я
– Мне не хотелось бы выслушивать подробные объяснения, – отозвался Макки.
– Хорошо, я подчинюсь.
– Мне бы хотелось понять, как составляют график бичеваний.
– Бичевание происходит, когда форма достигает необходимой пропорции, – ответил калебан.
– Ты уже это говорила. Что это за форма?
– Уже? – переспросил калебан. – Это означает «раньше»?
– Правильно, «раньше». Ты говорила о формах раньше.
– Раньше, прежде и уже, – сказал калебан. – Да, это моменты разных конъюнкций при линейном искажении пересекающихся узлов соединения.
Для калебана время – это определенное положение на линии, напомнил себе Макки, вспомнив, что говорил по этому поводу Тулук. Я должен искать очищенные различия; это единственное, что видит это создание.
– Что такое формы? – повторил Макки.
– Формы определены линиями длительности, – ответил калебан. – Я вижу множество линий длительности. У тебя, как это ни странно, есть способность воспринимать визуальным чувством только одну линию. Очень странно. Другие учителя объясняют это себе, но понимания нет… это предельная конструкция. Самость учителя восхищается ускорением молекул, но… поддержание обмена теряется и обмен сливается.
Сливается! – подумал Макки.
– Что такое «ускорение молекул»? – спросил он.
– Учителя определяют молекулу как мельчайшую физическую частицу элемента или соединения. Так?
– Да, это правильно.
– Это таит в себе трудность понимания из-за приписываемых самости различий в восприятии между нашими видами. Можно ведь, например, сказать, что молекула – это мельчайшая физическая частица, доступная визуальному восприятию данного вида. Верно?
Какая, собственно, разница, подумал Макки. Все это ничего не стоящая болтовня. Как они перешли к молекулам и ускорениям от пропорций неопределенных форм?
– Зачем это ускорение? – повторил вопрос Макки.
– Ускорение возникает всегда при схождении линий, которые мы используем в общении друг с другом.
– О, великий боже! – вполголоса простонал Макки. Он поднял к губам кувшин, сделал глоток, поперхнулся и, согнувшись пополам, закашлялся. Справившись и восстановив дыхание, он сказал:
– Какая же здесь жара! Зато молекулы движутся с большим ускорением!
– Разве эти концепции не взаимозаменяемы? – спросил калебан.
– Не задумывайся об этом, – выпалил Макки, продолжая откашливаться. – Когда ты со мной говоришь, то именно этот разговор разгоняет молекулы и придает им ускорение?
– Моя самость принимает это как верное утверждение.
Макки аккуратно поставил на пол кувшин, тщательно закрыл его крышкой и начал смеяться.
– Моему понятию недоступны эти термины, – возмутился калебан.
Макки только тряс головой. Слова калебана он по-прежнему воспринимал не органом слуха, но даже при таком «неречевом» общении Макки, как ему показалось, уловил ворчливые нотки в голосе калебана. Что это было – обертоны, акцент, ударение? Он сдался, но, во всяком случае, что-то здесь было!