Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2
Шрифт:
Столичные «ура-патриоты» обвинили Барклая-де-Толли в измене, выдвигая главным аргументом своего обвинения его нерусское происхождение. А тут еще и князь Багратион — грузин…
Но русские войска оказали под Смоленском далеко не условное сопротивление. Это была яростная и кровопролитная битва, после которой французы вошли в полуразрушенный, усеянный трупами Смоленск, кроме всего прочего охваченный многочисленными пожарами. Все пороховые склады города были взорваны. Ветер разносил искры, от которых разгорались новые пожары. Картина весьма напоминала библейские катастрофы.
Говорят, что Наполеон медленно проехал в сопровождении небольшой свиты по улицам Смоленска,
Он понимал, что планируемая им битва с убедительной победой и заключением мира с поверженным русским императором в конце концов превратилась в туманную мечту, в мираж, который ускользает по мере приближения к нему…
КСТАТИ:
«Что делает героическим? Одновременно идти навстречу своему величайшему страданию и своей великой надежде».
Фридрих Ницше
Героическое начало, бесспорно, было развито в этом человеке сверх всякой стереотипной меры, но это начало было своего рода «вещью в себе», таким же в общем-то балаганным свойством, как способность двигать ушами или задерживать дыхание на пять минут. Или еще того хуже, однако ближе к теме, — умение киллера всаживать своей жертве пулю точно в середину лба. Да, гениальной дерзости агрессия, но именно агрессия, насилие, разбой, доведенные до виртуозности, однако не вызывающие ни восхищения, ни какой иной позитивной реакции у нормального человека. И вполне нормальные люди, на земли которых он вторгся так бесцеремонно, при этом не беря их вообще в расчет, а думая лишь о том, как бы разобраться с их императором, отреагировали вполне адекватно на происходящее: они предоставили захватчику выжженную землю, где он не мог найти ни крыши над головой, ни еды, ни питья, ни сена для своих лошадей, ничего…
Правда, далеко не все в России были способны проникнуться и стратегической, и философской мудростью Барклая-де-Толли, уступающего противнику землю, которой тот уже не мог воспользоваться, и сохраняющего армию, которая скажет свое решающее слово, но не при самоубийственной демонстрации рекламного патриотизма, а при действительном спасении отчизны.
И ладно бы еще солдаты, которые говорили между собой о том, что «немец продает землю русскую», но ведь и генералы в уютных штабах всплескивали холеными руками, восклицая: «Барклай ведет гостя прямо в Москву!»
И ладно бы еще генералы в штабах, которые разбирались в стратегии не лучше, чем свиньи в бисере, но император Александр Первый, чья полководческая бездарность проявилась в полной мере при Аустерлице, чья неуклюжая дилетантская политика, собственно, и привела к этой войне, изо всех сил пытался отмежеваться от действий своих полководцев, при этом охаивая Барклая, да еще как-то по-кухонному, по-приказчицки что ли. Например, он с удовольствием, как смачный анекдот, пересказывал всем желающим, и в том числе иностранным дипломатам, слова, сказанные атаманом Платовым Барклаю после сдачи Смоленска: «Вы видите, — на мне из военного только плащ. Я никогда больше не надену русского мундира, так как это стало теперь позорным».
Почему-то такие мысли не пришли в голову славного атамана (если он действительно произнес эти слова) после позорнейшего разгрома под Аустерлицем или под Фридландом.
Но общее настроение было именно таким.
В итоге император Александр отстранил Барклая-де-Толли от командования всеми вооруженными
Кутузов отлично понимал, что стратегия Барклая была не только правильной, но и единственно возможной в создавшейся ситуации, что против Наполеона активно работают и отдаленность от тыловых баз, и невозможность ведения длительной войны на «выжженной земле» неприятеля, и огромные пространства России, и ее суровый климат, и, что самое, пожалуй, главное, — мощное народное сопротивление захватчикам, именно народное, санкционированное не властью, а человеческими чувствами.
Но при этом великий полководец понимал и то, что отдать Наполеону Москву без совершенно излишнего, но так желаемого всеми генерального сражения ему, русскому, так же не позволят, как это не позволили сделать немцу Барклаю. И он скрепя сердце, более чем кто-либо осознавая жестокую бессмысленность такой битвы, имевшей сугубо политическое значение, но отнюдь не военное, решил сделать то, чего от него требовали те, кто не нес за это никакой ответственности. Все это напоминало Троянскую войну и вещую Кассандру, которая все предвидела, но ей никто не верил, потому что желаемое всегда привлекательнее действительного, особенно для коллективного ума…
И вот наконец-то произошло то, чего так ждали Наполеон и ура-патриоты России. В 110 километрах к западу от Москвы 26 августа (7 сентября) 1812 года состоялось одно из самых жестоких и кровопролитных побоищ в истории человечества — Бородинская битва.
К ее началу силы противников были, в принципе, равны: у Наполеона в распоряжении 135 тысяч солдат и 587 пушек, у русских — 103 тысячи солдат регулярной армии, 7000 казаков и около 10 тысяч ополчения, а также 640 пушек.
Существующий и поныне стереотип представляет Бородино как некий поворотный момент, решивший судьбу России в этой войне. В создании этого стереотипа принимали участие и политики, и историки, и великие живописцы, и великие поэты, которые, преклоняясь перед действительно беспримерным мужеством своих соотечественников, создали миф о судьбоносности этого сражения, которое было сугубо политической акцией и мало чем повлияло на исход этой войны.
АРГУМЕНТЫ:
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Михаил Лермонтов. «Бородино».
Потрясающей выразительности картина гениального мастера, картина, которая воздает должное человеческому героизму и вызывает взрыв патриотических чувств, да, все именно так, но всякое деяние должно оправдываться логикой, то есть целью, ради которой оно совершается. Если нужно отдать жизнь ради спасения родины, это один мотив, а вот ради политической акции — совсем иной…
Кто-то скажет: «Ну и что? Зачем болтать лишнее? Зачем принижать значение великого подвига? Даже если все обстояло именно так, зачем отнимать у людей гордость за своих предков?»