Всемирный следопыт 1926 № 05

Журнал Всемирный следопыт

26-го мая «Спрей» бросила якорь в порту, близ которого лежит прелестный городок Боуэн. Население, очевидно, располагавшее досужим вечерком, просило прочесть им лекцию о плавании «Спрей». В двух местных газетах появились соответствующие об'явления, в одной — накануне лекции, а в другой — на следующий день после нее. Впрочем, это не составило для меня никакого различия. Кроме того, «лучший звонарь Австралии», как его величали местные патриоты, возвещал о лекции, ходя по улицам. Мне сильно хотелось учинить над ним какое-нибудь насилие, когда он появился в той маленькой гостинице, где я и мои предполагаемые слушатели спокойно обедали, и оглушил всех неистовым звоном своего колокола и криками, которые могли бы разбудить мертвого. Как бы то ни было, лекция состоялась благополучно, а на следующее утро я отправился дальше.

Моя шлюпка бежала постоянным пассатом и не останавливалась до Куктоуна, на реке Эндевор,

куда я прибыл 31-го мая. Опытные моряки советовали мне идти только днем, так как иначе, по их словам, «Спрей» подвергалась слишком большому риску в Коралловом море. Однако, мне нелегко было бы каждый вечер находить якорную стоянку, да и трудную работу с якорем мне вовсе не хотелось исполнять каждое утро: я рассчитывал, что покончил с нею, выйдя из Магелланова пролива. Но я, конечно, согласен, что рифов следует опасаться и не только ночью, но и днем. Утром после прибытия «Спрей» я прочел в газете: «Судно „Спрей“ влетело в гавань птицей. Странно сказать, что мы видели на судне только одного человека, который исполнял работу за целый экипаж». Еще бы «Спрей» было не лететь! Наступала ночь, и она торопилась найти себе надежный нашест.

Тут мне случилось увидеть рудокопов из Новой Зеландии, которые возвращались с работы, нищие и полумертвые. Многие умерли в пути и были похоронены в море. Невозможно было видеть их и ничего для них не сделать. Так как жители Куктоуна желали послушать моих рассказов, я мог одновременно удовлетворить и их желанию и помочь рудокопам, так как лекция имела успех.

Затем «Спрей» пустилась вперед опасными местами и в первый же вечер чуть не разбилась о рифы; однако, дело обошлось благополучно и на этот раз. Без всяких приключений «Спрей» переходила от острова к острову. Все они очень низки, и поэтому подходить к ним особенно опасно: издали их не видно, а между тем они окружены коралловыми рифами. Раз утром я нашел на палубе убившуюся о снасти длинную рыбу. Она была толщиною не более селедки, но в три раза длиннее. В этот день кругом «Спрей» носилось множество птиц, которые ловили рыбу и очень меня развлекали.

На острове Четверг, расположенном в самом Торресовом проливе, я присутствовал на большом празднестве. Оно происходило ночью. Участники, его, туземцы, раскрашенные самыми яркими красками, плясали и скакали вокруг пылавшего костра. Некоторые были наряжены птицами и животными. Лучше всех были изображены эму и кенгуру. Другие нарисовали на своем теле человеческий скелет и прыгали с угрожающим видом, размахивая копьем, как бы готовясь поразить врага. Один туземец скакал лягушкой. Музыкальными инструментами служили палки и плоские кости, которыми они ударяли одна о другую.

IX.

Индийский океан. — Почтовая контора в пещере. — Свечение моря. — Ласточка-лоцман. — Острова Килинг — Дети и пропавший туземец. — Коварный краб и варенье. — Шестипудовые раковины.

24-го июля «Спрей», запасшись всем необходимым, пустилась в дальний путь по Индийскому океану. Судно к этому времени уже миновало опасности Кораллового моря и Торресова пролива, которых было немало. Пассат дул исправно, и я мог на него рассчитывать вплоть до самого Мадагаскара, если не дальше, потому что зима только начиналась. Мне незачем было торопиться к мысу Доброй Надежды, так как лучшее время для плавания у южной оконечности Африки — середина лета, то-есть январь. Итак, время позволяло мне заходить на острова, и я направил курс на Кокосовые острова (Килинг), до которых было 2.700 миль. На пути я прошел мимо острова Буби, который я один раз видел раньше. В то время суда, проходившие мимо него, привозили на берег и складывали в пещере запасы для моряков, потерпевших крушение или попавших в иную беду. Лодка, возвращаясь, привозила из той же пещеры, служившей также и почтовой конторой, несколько писем, оставленных, большею частью, китоловами, с просьбой к первому направляющемуся домой судну сдать письма при первой возможности на почту. Эта своеобразная почта существовала много лет. Теперь на острове Буби есть маяк и имеется правильное сношение с остальным миром, так, что поэтическая неизвестность судьбы отправляемых писем отошла в области преданий. Я не заходил на остров, но обменялся сигналами со сторожем маяка, и, миновав его, сразу очутился в море Арафура. Здесь я целыми днями шел по разноцветной воде: то молочно-белой, то зеленой, то пурпуровой. На мое счастье я попал в это море при последней четверти луны и в темные ночи мог любоваться свечением воды во всем его великолепии. Когда ход шлюпки нарушал водную гладь, море точно загоралось пламенем, и я мог различать на палубе мельчайшие предметы, а за судном оставалась огненная тропа.

Проходя мелкими местами, я видел морских змей, которые извивались и кувыркались

в волнах: на более глубокой воде их не было. «Спрей» шла при ровном ветре по одной и той же параллели, не уклоняясь от нее ни на минуту, но вычислить долготу было довольно хитро. Мои жестяные часы за дорогу лишились минутной стрелки. Раз для починки мне вздумалось вскипятить их. Лечение пошло впрок: после него часы стали бить.

2-го июля я миновал обширный остров Тимор, который остался к северу. На следующий день я прошел мимо острова Дана, и ночью береговой ветерок донес до «Спрей» пряные ароматы земли. 11-го июля я на всех парусах пронесся около острова Рождества, который издали напоминает своею формою кита. Когда шлюпка проходила мимо того места, где должна быть голова, можно было рассмотреть и ноздри; в скалах был прорыв, и каждая волна, ударявшаяся о берег, взметывалась столбом воды, совершенно таким, какой выбрасывает кит из своих ноздрей.

«Спрей» выходит из Мельбурнского порта.

Первым безошибочным признаком земли была белая ласточка, которая хлопотливо порхала около «Спрей», а потом унеслась на запад. Жители островов зовут ее лоцманом Килинга. Дальше мне встретилось множество птиц, которые ловили рыбу и дрались из-за добычи. По моему расчету, я уже прибыл на место, и, действительно, взобравшись до половины мачты, я увидал кокосовые пальмы, торчавшие, как бы прямо из воды. Хотя я именно этого и ожидал, однако, впечатление было так сильно, что, спустившись с мачты, я должен был сесть на палубу, чтобы опомниться. Тому, кто спокойно сидит в своей комнате на суше, это покажется слабостью, но я-то ведь плыл один среди океана!

17-го июля, на двадцать третий день плавания от острова Четверга, я бросил якорь в водах Килинга. Переход, который я совершил, уже сам по себе составил бы дальнее плавание. Он был замечательно удачен. За все двадцать три дня я провел у руля не более трех часов, считая и самый вход в гавань.

«Спрей» на Кокосовых островах (Килинг).

Группа островов Килинга состоит из северных и южных островов. Северные не имеют гавани, и их редко посещают. Их составляют семь-восемь островов, и они являются основой будущего непрерывного острова, если судить по истории роста коралловых рифов. Южный Килинг — своеобразный мир. Сюда часто приносятся то остатки разбитого судна, то дерево с материка Австралии, то целый остов погибшего корабля. Один раз принесло большой обломок скалы, защемленный в корнях дерева.

Когда я высадился, меня поразило количество детей на острове. Их собралось несколько сот, всех возрастов. Население довольно робкое, но все жители, и старые и молодые, не пропускают прохожего мимо своего жилища без приветствия. «Вы гуляете?» — спросит он, и на это надо отвечать: «Хотите, пойдем вместе?». Довольно долго после моего приезда дети смотрели с боязнью и подозрением на одинокого моряка. Дело в том, что несколькими годами раньше бурей унесло в море туземца, и дети рассуждали между собой, что он мог побелеть и теперь вернуться в шлюпке. Некоторое время они внимательно следили за каждым моим движением; особенно их интересовало, что я ем. Раз я смолил шлюпку смесью смолы с другими снадобьями, а потом сел обедать, при чем захотел с'есть варенья из ежевики. Едва я взялся за банку, среди детей произошло движение, и затем они разбежались с громкими криками: «Капитан ест смолу, капитан ест смолу!». Но мне нетрудно было убедить их, что эта самая «смола» очень вкусна: к счастью, у меня ее было много. Раз, когда я намазывал сухарь этой «смолой» для одного малыша, дети обратили внимание на мою поврежденную руку и стали шептаться, что ее повредила акула. Таким образом, я попал у них в герои, и легенда о возвратившемся туземце заглохла.

Однажды, я захотел спустить «Спрей» на воду, но, оказалось, что она крепко засела в песке. Увидав мои бесплодные усилия, дети захлопали в ладоши и закричали, что в киль вцепился краб и держит судно. Потом они выпросили у меня банку варенья и отнесли ее своему жрецу, чтобы он попросил соответствующее божество заставить краба выпустить судно. Так или иначе, но «Спрей», действительно, стала на воду, хотя и не так скоро, как мне хотелось.

Многое делается на Килинге не так, как мы привыкли. Крабы едят кокосовые орехи, рыбы едят кораллы, собаки ловят рыбу, на черепахах можно ездить верхом, а раковины некоторых моллюсков опасны для человека, как капканы. Морские птицы ночуют на деревьях; некоторые крысы делают себе гнезда на верхушках пальмы.