Всемирный следопыт 1926 № 05
Шрифт:
Через восемь часов блужданий по тайге и попыток выбраться на Енисей, четверо товарищей увидели впереди блестящий просвет.
— Вода! Енисей! — крикнул Ельцов.
Выбежали на берег, но здесь их ждало удивление и разочарование. Конечно, эта река не была Енисеем. Она была значительно уже и быстрее. Вокруг не было видно ни одного поселка.
— Нет, это не Енисей, — сказал Черных.
— Подкаменная? — спросил Звонарев.
— Ну, Подкаменная! До Подкаменной еще язык высунешь. Не знаю, какая река, но ясно, что по ней мы доберемся
Между тем, беглецы уже давно не видали хлеба. Питались случайно подстреленной дичью. Как-то, не встретив ничего с'едобного, пообедали даже лисицей. Однажды наткнулись на лакомый кусок. На поляне лакомился высокими «пучками» медведь. Увидев людей, он шарахнулся в сторону. Звонарев хотел выстрелить, но его удержали. Можно только ранить зверя, а тогда и винтовка может не помочь.
К вечеру шестого дня почти из-под ног шедшего впереди Ельцова сорвался лежавший в молодом ельнике сохатый (лось). Ельцов от неожиданности испугался и выстрелил. Случайно попал удачно. Сохатый, ломая рогами сучья, истекая кровью, рванулся в чащу. Выстрел Звонарева добил его.
Два дня ели сохатину. Вырезали лучшие куски. Черных долго возился у туши, выбирая куски. В нем проснулся хозяин и охотник.
— Жаль бросать. Под городом бы такую скотину уложить!
Беглецы продолжали путь по течению реки. Они представляли довольно странное зрелище: головы их были обмотаны грязно-серыми нижними рубахами для защиты от «гнуса». Только для глаз были оставлены узкие щелочки. Днем в таком шлеме было очень душно, и вообще этот головной убор вызывал неприятное состояние постоянной неловкости.
— Теперь сам чорт не знает, насколько мы ушли от Енисея, — сказал Звонарев. — Думаю, больше ста верст не отклонились. Значит, дня два-три плелись.
— А, может, и неделю, — сказал Ельцов. — Наши-то посиживают себе за решеточкой, чаек попивают.
— Или на свалочном поле своим мясом собак кормят, — подхватил Туманов.
— Так-то так, а вот как доберемся? У нас сколько спичек?
Спичек было только шесть. Это подсчитали уже на перевале. При чем шестая спичка с повреждением, может и не загореться. Табаку оставалось на три цыгарки. Патронов — семь штук.
— Если далеко зашли, только случай вывезет.
Шли… У Звонарева и Черных были одни мысли:
— Что, если придем в поселок и узнаем, что город опять взяли наши, — мечтал вслух Черных.
— Да-а, — согласился Звонарев, но спохватился. — Нет, раньше, как через год, нельзя ждать,
В это время услышали позади себя крепкое ругательство Ельцова. Оглянулись. Он закуривал.
— Две спички осталось! — крикнул он, — Ветер, чорт бы его!
Туманов и Черных возмутились.
— До костра потерпеть не мог!
Ельцов был в плохом настроении. В Красноярске осталась семья в полном неведении, где он. Думают, наверное, что убит. Как проживут теперь без гроша денег?
— Слушай, Звонарев, — крикнул он, — чорт с ними, с приисками. Будем пробираться на Ачинск.
— Без спичек дальше волчьей пасти не уйдешь, — раздраженно ответил Черных.
Дул сильный, холодный ветер. Кутались в шинели. Ветер имел, однако, одну положительную сторону: при ветре не бывает мошки и комаров.
В одном месте спугнули целую стаю белок. Белки сорвались и точно полетели в тайгу.
— Перекочевывают, — пояснил Черных. — На юго-восток путь держат, значит, в наших местах орех уродится.
— Ну, как они до наших мест доберутся? — усомнился Звонарев. — Ну, до Енисея дойдут, а дальше?
— Переплывут! Перетонет много, а все же переплывут. Я раз видел, как у нас белки Кеть переплывали. Еще как переплывут.
Здесь, в глухой тайге, почти никогда не видавшей человека, птицы совсем не пугались при их приближении. Местами река была густо усеяна плававшими и плескавшимися у берега дикими утками, кряквой и черноголовками. Ни на хрустящие хворостом шаги, ни на громкий разговор проходивших людей они не обращали никакого внимания.
Звонарев громко, раскатисто крикнул. Несколько уток сорвалось с воды, но, не увидев никакой опасности, опять опустились. Черных вызвался ловить уток петлей из бечевки, но только зря провозился целый час и перепугал всех уток.
Голод уже становился мучительным, когда Звонарев подстрелил лежавшего на сломанном бурей дереве соболя.
Это был рослый и красивый экземпляр. Шкурка по довоенным ценам стоила рублей семьдесят,
— Придется, видно, соболя есть, да есть в нем четверым нечего.
Натаскали сучьев для костра. Как наиболее опытному, поручили разжечь Черных. Тот сначала чиркнул испорченной спичкой. Она вспыхнула и погасла. Второй и последней спичкой Черных зажег сухую траву, но порыв ветра погасил ее. У всех одновременно вырвалось ругательство.
Уже темнело. Провести ночь без костра, — это внушало всем тревогу. Целый час искали на берегу кремень, но безрезультатно, Кроме глины и песка на берегу ничего не было. Так и легли спать. Ночи на севере, даже в жаркое лето, очень холодны, поэтому без костра мерзли. Ночью разбудил крик Ельцова:
— Волки!
Вскочили, схватили винтовки. Ветер доносил обрывки лая и вой. Но ветер дул беспорядочно, каждую минуту меняя направление, поэтому не могли определить, в какой стороне волки. Ясно было только, что они сейчас не дальше версты.
— Все равно теперь не заснем, идемте дальше!
Ночь была по весеннему светлая. Пошли. На время лай и вой смолкли, а через полчаса раздались совсем близко, в нескольких шагах. Река резко свернула вправо, и на берегу выросли темные силуэты поселка. Навстречу выбежала, заливаясь отчаянным лаем, собака. За ней показалась темная фигура мужика.