Всемирный следопыт 1926 № 12
Шрифт:
Фред поднял руки и тяжело свалился на товарища.
— Фред, дорогой, что с тобой творится?
Карл заглянул в его бледное лицо, — по лбу к глазам бежала струйка крови. Дрожащими пальцами ощупывая голову Фреда, Карл нашел в затылке отверстие от пули, но кость не была повреждена. Он беспомощно осмотрелся вокруг, — в долине спокойно и густо падал снег, пело молчание зимней ночи, и слабо где-то громыхали мельничные колеса.
Тогда трамп поднял своего товарища на руки и поспешил по глубокому снегу к приветному огоньку вдали.
Отель в бочке.
В
Два загорелых, запыленных парня медленно брели вдоль улицы. Они заглянули на момент в открытую калитку на лихорадочную спешку во дворе и поплелись дальше. Вечернее красное солнце освещало беззаботные, смелые лица и окрашивало потертые синие блузы в нежный фиолетовый цвет. Оба озирались вокруг, словно ища чего-то.
Вправо от дороги было железнодорожное полотно, слева тянулся бесконечный деревянный забор. Солнце, честно исполнив свой долг, поспешило откланяться и юркнуло за горизонт.
Путники зашагали быстрей. Шум города сзади стих. Какой-то пароходик на реке свистнул: «Спокойной ночи». Легкий туман появился над водой.
Забор кончился. Один трамп нырнул в заборную дыру и позвал товарища. Тот безмолвно последовал его примеру. Оба пошли вдоль забора. Скоро они остановились и осмотрелись.
Они очутились на складе порожних бочек. Одна из них, колоссальной величины, привлекла их внимание.
— Как ты думаешь, можем мы заночевать в этом отеле? — спросил один.
Другой вместо ответа заглянул в бочку, — она была как раз для двух человек, внутри лежали два пустых мешка. Трампы, решив, что до ближайшего полицейского поста было не меньше мили, влезли в бочку, закурили трубки и вытянули усталые ноги.
Один из них, широкоплечий парень, буркнул:
— Так, и табаку конец. Клянусь, завтра надо садиться на воду.
— Знаешь, первая моя водная прогулка, собственно, не оставила у меня приятного воспоминания, но сейчас другого ничего не остается. Я тебе расскажу интересную историю про «Меррик», — сказал второй спутник и заложил руки под голову.
Говоривший был настоящий американец: длинен, худ, мускулист, с большими живыми глазами и энергичным спокойным лицом.
— Это случилось в тот благословенный день, когда я был выброшен из университета в Балтиморе за невзнос платы за ученье. Я взглянул на свои руки: они были достаточно сильны для того, чтобы зарабатывать доллары. Один продавец душ продал меня, в качестве кочегара, за 3 доллара 50 центов на пароход «Меррик». Эта галоша перевозила бананы с Ямайки в Балтимору. И я помогал в этом. Пожирая массу угля, она при хорошей погоде делала восемь морских миль, при плохой — половину, ковыряясь в волнах, как пьяный негр. Старый «Меррик» был здорово размалеван, да, пожалуй, краска и была единственным, что скрепляло эту посудину. Зато капитан и штурман слыли опытными моряками.
У старины капитана было маленькое пристрастие к ямайскому рому. В последний рейс он нелегально купил большую партию этого зелья и очень дешево. К заливу Чэзпик капитан имел полную нагрузку. В это время старик сам был на вахте, направляя свой пловучий ящик на великолепную, острую скалу. Это было под Новый Год, в одиннадцать часов вечера. Помню я бежал по палубе с чайником в руках, — мы хотели смастерить пунш. И вдруг загремело, затрещало, фокмачта кувыркнулась на сторону. У меня из глаз посыпались искры.
Старый «Меррик» прыгнул, как козел, затем что-то сильно ухнуло, и половина судна тихо опустилась на двадцать футов под воду. Затем настал отдых и для второй половины, она тоже легла на бок.
Я с непостижимой быстротой скользнул вниз, сидя на чайнике, как на санях, успев увидеть капитана, легко прыгающего в воду. Потом все скрылось, и я, Годфри Тальбот, бывший студент философии, рухнул в Атлантику.
Такая прекрасная прогулка и такой конец! Проклятый старик предвидел все, кроме существования скалы, и вот, по поверхности моря ничего не стало видно, кроме сотен плавающих ящиков с бананами. Куда не проникал мой взор, всюду были бананы, бананы, республика из бананов. Я поплыл к ним.
Была чудесная тихая ночь, штиль, — свинство со стороны старика допустить гибель в такую ночь! Где же были спасательные лодки? Ром и скала! А на кухне была свеже изжаренная индейка, теперь ею поужинала какая-нибудь акула. Моих товарищей по несчастью, сколько я не кричал, я не видел. На совести старого чорта было много душ, будь он проклят!
Далеко, на западе, около мыса Мак-Генри, блестел огонек. Вода была тепла, я был без куртки и плыл бодро около часа. Вдруг меня охватила жуть, — огонь исчез из вида. Однако, о причине этого я скоро догадался, — его поглотил туман. Надежда доплыть до суши была так же крепка, как и найти потонувшую новогоднюю индейку. Но я все-таки упорно плыл вперед, изредка отдыхая на спине. Куда? Разве я знал об этом? В новый год или, быть может, в вечность.
Это — обычная история: думается, плывешь прямо, на самом деле делаешь круг, так как удары правой руки сильнее и, таким образом, все время сворачиваешь влево. Руки и ноги мои одеревянели. И вот я приплыл к банановому ящику и взобрался на него. Тут все-таки я мог набраться сил.
Туман вокруг меня был густой и белый, словно саван. В голове стучали кузнецы, мускулы отказывались служить, туман перед глазами краснел. Измученный, одинокий на всем пространстве, носился я по волнам, изредка глотая соленую воду, как бы приготовляясь этим к принудительному исследованию морских глубин. Неужели я, как новорожденный котенок, утону у берегов родной страны?! Мысль уносила меня через широкие прерии к бушующим жизнью огромным городам. Машинально я сделал еще несколько движений, кровь запела в моих ушах… песню вечности.
Однако, волна все еще качала меня. Чорт побери, это был не шум в ушах, это прибой, это берег! Ликуя, я заработал руками туда, к этому драгоценному шуму. Тут меня опрокинуло назад, закружило, снова швырнуло вперед, и я почувствовал под ногами нечто, что было потверже, чем вода. Изможденный, дрожавший, едва дыша, вполз я на четвереньках на землю и поцеловал ее, завопив, как юная школьница. Через минуту я свалился, как сноп…
Я очнулся, ощутив на своем языке вкусные капли настоящего Элимен-виски; солнечный свет ослепил меня.