Всемирный следопыт, 1928 № 01
Шрифт:
— Света нам хватит на неделю, — проговорил он с кривой усмешкой. — Во всяком случае мы умрем при свете…
Потом он с досадой покачал головой, и неожиданная улыбка озарила его сухие черты:
— Мне, собственно, все равно. Я, старик, довольно пожил — и моя роль в мире сыграна. Единственно, о чем я сожалею, что вовлек двух молодых людей в это опасное предприятие. Я должен был рисковать один.
Я просто и горячо пожал ему руку, не в силах произнести ни слова. Биль Сканлэн тоже молчал.
Мы медленно опускались, измеряя скорость падения по теням рыб, поднимавшихся вверх мимо окон. Казалось сперва, что
Случайно, взглянув на глубиномер, я увидел, что мы опустились уже на глубину тысяча шестьсот метров.
— Видите, все выходит так, как я предсказывал, — заметил Маракот с мрачным удовлетворением. — Не мешало бы вам ознакомиться с моим докладом Океанографическому Обществу об изменении давления при погружении на разную глубину. Как бы мне хотелось написать хоть несколько строк туда, наверх, чтобы пристыдить Бюлова из Гессена, который осмелился возражать по моему докладу.
— Чорт дери! Будь у меня такая возможность, я бы не стал тратить силы на споры с этим тупоумным ослом! — воскликнул механик. — В Филадельфии, живет одна крошка, которая всплакнет, узнав, что никогда больше не увидит Биля Сканлэна.
— Да, мы никогда не вернемся, — сказал я, пожав ему руку.
— Что же, — пожал он плечами. — Я исполнял свой долг.
Мы помолчали.
— Долго ли еще? — спросил я доктора.
Он помолчал несколько секунд.
— У нас еще будет время осмотреть дно бездны, — ответил он тихо. — Воздуха в баллоне хватит на некоторую часть дня. Опасность в другом — в продуктах выдыхания. Они задушат нас. Если бы мы смогли выпускать углекислоту!..
— Это, повидимому, невозможно.
— У нас есть баллон кислорода. Я захватил его на случай катастрофы. Вдыхая его время от времени, мы как-нибудь продержимся еще… Взгляните на глубиномер — мы опустились уже больше, чем на три километра.
— Да стоит ли бороться за жизнь? Чем скорее наступит конец, тем лучше, — заметил я.
— Это верно! — подтвердил Сканлэн. — Раз, два и не копайся!
— И отказаться от поразительного зрелища, которого еще не наблюдал никогда глаз человека? — возопил Маракот. — Это предательство по отношению к науке! Будем наблюдать факты до конца, пусть даже эти знания погибнут вместе с нами. Надо играть до конца, если уж начали.
— Да вы — спортсмен, док! — захохотал Сканлэн. — А в общем вы это правильно. Играть, так до последнего грошика!
Мы терпеливо уселись втроем на диван, вцепившись в ручки; кабинка, колыхаясь и поворачиваясь, опускалась, и рыбы мелькали вверх мимо иллюминаторов…
— Уже пять километров, — заметил Маракот. — Я выпущу немного кислорода, мистер Хедлей… Становится очень душно. Забавная вещь, — сухо ухмыльнулся он. — Действительно, теперь эта бездна имеет право называться «Бездной Маракота». Когда капитан Хови привезет эти новости, мои коллеги увидят, что эта бездна не только моя могила, но и мой памятник нерукотворный. Даже Бюлов из Гессена…
И он стал бормотать что-то о невероятной косности ученых.
Потом мы снова сидели в тишине и следили, как стрелка подползает к семи километрам. Однажды мы задели
Мы все плыли, вращаясь и описывая круги, сквозь темно-зеленые водные пустыни. Циферблат глубиномера показывал семь тысяч шестьсот метров.
— Мы приближаемся к концу путешествия, — сказал Маракот. — Глубиномер Скотта в прошлом году показал восемь тысяч сто сорок пять метров в самом глубоком месте. Через несколько минут мы узнаем, что нас ждет. Может быть, кабинка разлетится от удара. Может быть…
В эту минуту мы «причалили».
Ни одна любящая мать не опускала с такой нежностью своего первенца на пуховую перинку, как мы опустились на дно Атлантического океана. Толстый эластичный слой мягкого ила, на который мы опустились, сыграл роль идеального буфера и спас нас от гибели. Мы боялись шевельнуться на диване — кабина опустилась краем на выступ скалы, покрытый вязким, желатинистым илом, и на нем мы покачивались в косом положении, с трудом сохраняя равновесие и ежеминутно рискуя перевернуться. Но через некоторое время покачивание ослабело, кабина крепче утвердилась и застыла неподвижно…
В этот момент доктор Маракот, пристально смотревший в окно, удивленно вскрикнул и выключил свет…
* * *
Каково же было наше удивление, когда оказалось, что и без электричества мы могли видеть все довольно отчетливо. Тусклый рассеянный свет вливался через иллюминаторы в кабинку, как, холодное сияние морозного утра. Мы поспешили к окнам и, не прибегая к свету прожекторов, могли рассмотреть окружающее метров на триста во всех направлениях. Это было непостижимо, невероятно, но все наши чувства отметили, что это факт! Дно океана было освещено!..
— А почему бы и не так? — воскликнул Маракот после минутного молчания. — Разве я не предвидел этой возможности? Из чего состоит этот ил? Разве это не продукт разложения биллионов микроскопических органических существ? И разве разложение не сопровождается фосфорическим свечением? Да где же во всем мире и наблюдать такое свечение, как не здесь? Ах, какая досада, что мы видим такие изумительные вещи и не можем поделиться нашими наблюдениями со всем миром?!..
— Но позвольте, — возразил я, — мы не вытаскивали ни полграмма фосфоресцирующего ила и никогда не замечали подобного свечения.
— Ну, да, ил, очевидно, терял способность фосфоресцировать во время долгого периода продвижения на поверхность. Да и что такое грамм, даже тонна, в сравнении с этими безграничными равнинами ила? И смотрите, смотрите, — вдруг возбужденно закричал он, — глубоководные существа пасутся на этом органическом ковре, как земные стада на лугу!
Стадо крупных черных рыб, толстых и неуклюжих, проплывало над самым дном, то и дело поклевывая что-то. Потом появилось еще одно неуклюжее существо, похожее на морскую корову; оно меланхолично жевало что-то перед моим окном, другие медленно слонялись тут и там, иногда посматривая на странный предмет, так неожиданно появившийся среди них.