Всемирный следопыт, 1929 № 01
Шрифт:
Это было с его стороны коварством. Так как скифы любят знание и хотят уподобиться грекам в просвещении, то они из пленных отбирают им полезных и оставляют навсегда у себя, перерезав сухожилия около пятки, чтобы те не убежали. Я не знал этой хитрости и сказал, что умею играть на гуслях и плясать священные танцы. Старик передал это скифским старейшинам, и те оставили меня у себя рабом, тогда как других пленных они отослали к берегу Окса, чтобы обменять на взятых тобою в плен скифов. Мне не перерезали сухожилий, чтобы я мог плясать перед скифами во время их пиршеств.
Уже прошло три долгих года, как
Когда Пифон доберется до тебя, он передаст мою мольбу к тебе, который всегда так заботился о всех своих товарищах по битвам, покрывших себя ранами ради славы твоей и нашей дорогой родины. Ты давал каждому больному и раненому всаднику, возвращавшемуся на родину, по два таланта[55]). Я молю тебя прислать эти деньги на берег Окса, около Зариаспы, и здесь через посредников твой посол пусть вызовет скифа Будакена, чтобы выкупить меня из рабства. Тогда я снова буду сражаться за тебя и петь тебе гимны, воспевая твои походы и доблесть твою и твоих товарищей.
Добровольно скифы меня выпустить не хотят, а заставляют учить их детей писать и говорить по-гречески, петь греческие боевые песни и играть на гуслях. Я живу только надеждой, что снова увижу родные вершины Геликона[56]) и долины Беотии, покрытые зелеными виноградниками и маслиновыми рощами.
Скифы-массагеты, меня захватившие, весьма храбры и больше всего на свете любят свободу и коней. Они гордятся, что убили непобедимого Кира персидского и голову его положили в мешок, наполненный кровью, чтобы он, ненасытный в убийствах, наконец напился крови досыта. Один из знаменитых храбростью скифов, Будакен, узнав, что я умею играть на гуслях, предложил сделать меня своим другом, держать в почете, если я сделаю гусли и буду ему играть, когда к нему придут гости. Он выкупил меня от того скифа, который подобрал меня на поле битвы, дав за меня пять отличных кобылиц.
Скифы очень любят, когда я воспеваю твои походы и особенно твои победы при Гранике[57]) и взятии горной крепости Аримазы[58])с помощью крылатых воинов.
Скифы любят пить при всяком случае, даже во время совещаний о набеге, войне или заключении мира они пьют охмеляющий напиток, сделанный из молока, при чем передают друг другу золотую чашу, украшенную рисунками[59]). Эта чаша переходит из рук в руки, а виночерпий подливает в нее вино. Особенно славным считается сразу выпить всю чашу и затем сохранить ясным свой рассудок.
Когда скифы хмелеют, они прыгают вокруг костров с дикими песнями и воплями, размахивая короткими обоюдоострыми ножами, похожими на листья. Тогда они хотят в ярости перебить всех пленных, борются друг с другом и на конях носятся вперегонки по равнине,
Когда скифы хмелеют, они прыгают вокруг костров с дикими песнями и воплями…
Еще у скифов есть обычай: когда умирает знатный скиф, то с ним должны вместе умереть его жены, которых связывают и кладут на дрова, где они сгорают живыми вместе с телом их мужа. Жены в это время поют песни, а те, которые боятся огня, просят их скорее зарезать, что охотно делают друзья покойного. Потом рабы насыпают курган и на нем распяливают на кольях кожу любимого коня, думая, что покойный герой ездит на нем по ночам и бьется с врагами скифов. Конь на кургане стоит, как живой, убранный словно на битву. Вместе с женами убивают и любимых рабов, которые должны вместе с ними пойти в другой мир и там им служить.
Так как мой хозяин настолько любит мою музыку, что хочет слушать мои гусли и после смерти, я молю богов, вечно сущих, чтобы они дали Будакену долгую жизнь и здоровье. Надеюсь, что тем временем ты, великий Александр, пришлешь за меня выкуп или обменяешь на другого кифареда, из числа, имеющихся у тебя египетских рабов-музыкантов, и тогда я хотя бы старым калекой вернусь в милую моим очам Беотию, где буду воспевать детям и внукам твою храбрость, величие и заботу о воинах, деливших с тобою все трудности твоих незабываемых походов…»
* * *
Передо мной лежат выцветшие листки моей путевой тетради с греческим текстом и рядом написанный бисерным почерком перевод профессора В. К. Ернштедта.
Я закрываю глаза, и мне кажется, что на фоне заходящего солнца вырисовывается высокий курган; на нем стоит одинокий человек, закутанный в изодранный греческий плащ. Около него присели на корточки длинноволосые скифы в остроконечных войлочных клобуках и широких пестрых штанах. Они ждут песен.
…На кургане стоит человек, закутанный в изодранный греческий плащ. Около него присели на корточки скифы…
Пленник смотрит в даль, туда, где тянутся синие хребты персидских гор; его глаза жадно ищут в туманном горизонте караван верблюдов, который спасет его из рабства. Но все пусто в беспредельной степи, и он, зазвенев цепями, берется за гусли…