Всемирный следопыт 1930 № 08
Шрифт:
Хозе Неваль, предводитель отряда, молодой рабочий крупной гаваннской табачной фабрики, единственный из всего отряда был политически грамотен, был грамотен вообще. Его живой, ясный ум порой поражал Ривареца игрою и остротою блеска мысли. Хозе Неваль скрылся из Гаванны, спасаясь от преследований полиции Мачадо. Несколько месяцев он работал пеоном на одной из плантаций в окрестностях Пиналь-дель-Рио. Участвуя в последних волнениях, он ответил на кровавые репрессии властей сформированием отряда в двадцать пять сабель. Огненные хвосты красных петухов, пепел пожарищ оставлял за собою отряд Неваля. Они скрывались после набегов в непроходимых ущельях Сиерра-Камариока. Драгуны Мачадо не раз бесплодно пробовали ликвидировать отряд.
Из рядов в ряды летели слова песни. Риварец слушал ее, покачиваясь в седле, полузакрыв
Хуан-Родриго-Антонио Риварец родился тридцать лет назад в Мексике, в городе Чикугуа Отец его, Родриго Риварец, сражавшийся против федералистов в армии инсургентов Франциски Виллы, был убит при взятии Торреона. Весь долгий славный путь к победе с армией Виллы одиннадцатилетний Хуан совершил в обозе, ухаживая за чахоточной матерью.
Мать не надолго пережила смерть Родриго. Веселый гринго [27] , журналист, корреспондент большой ньюйоркской газеты, запечатлел кодаком слезы Хуана над трупом матери. Веселый гринго взял к себе в услужение Хуана. По окончании войны гринго увез маленького мексиканца в Штаты. В Нью-Йорке, городе биржевых дельцов и небоскребов, Хуан затосковал по выжженным равнинам запада. Он убежал от журналиста, несколько дней болтался по городу без дела, пока наконец его не забрала с собой приехавшая в Нью-Йорк повеселиться компания техасских ковбоев…
27
Гринго — американец.
…Техас. Беспредельное море прерий. Тысячные табуны лошадей. Полная опасностей жизнь ковбоя…
…Гастроли в Мексике. Ошеломляющий успех. Неувядаемые имена, хранимые в сердце. Франциск Вилла, Мадеро, Сапат, Паскауль Ороско — запечатленные любовью имена вождей крестьянских восстаний. И ненависть к именам предателей и диктаторов: Карранцы, Диаца, Хуэрты. Прогулка верхом на Агате в окрестностях города Мексико. Это было днем, летом 1928 года. На пыльной дороге два человека, преследуемые жандармами. Пули жандармов свищут в воздухе. Один из бегущих падает замертво. Второго подхватывает к себе в седло Риварец. Под свист пуль, под гиканье жандармской погони беглец рассказывает Риварецу о совершенном им только что убийстве диктатора. Пуля жандарма, задев щеку Ривареца, рванула шею Агата. Кровь человека и лошади смешалась. Агат вынес Ривареца и террориста из погони. Риварец покинул Мексику…
…Гастроли в Штатах. Договор с Финчем, поездка на Кубу и…
Риварец вздрогнул. Частой дробью рассыпались впереди выстрелы. Отряд остановился. Тревожное слово: «Засада!» пронеслось по рядам.
Кольцо выстрелов, кольцо засады суживалось. Сзади стрекотал пулемет. Сваливались с седел на землю сраженные бойцы. Чтобы спастись, надо было прорваться вперед. Впереди синела Сиерра-Камариока. Впереди было ущелье Вандидо, впереди было спасение. Только бы прорваться.
Хозе Неваль кричал до хрипоты, до пены ка посеревших, растрескавшихся губах:
— Вперед! Вперед!!
Но впереди свинцовым заграждением бил пулемет. Падали люди и кони. Двадцать пять испытанных бойцов, с которыми Неваль произвел нападение на поезд, брошенные авангардом вперед, в смятении отступили. Пятясь, они врезались в гущу отряда. И тогда свершилось непонятное, на первый взгляд близкое к сумасшествию. Хуан Риварец запел веселую (к месту ли это было?!) негритянскую песенку. Врезался шпорами в бока Агата. Конь, не привыкший к шпорам, жалобно заржав, стремительным аллюром вынес Ривареца вперед. В бешеном темпе негритянской песенки рванулись за Агатом пятьдесят цирковых лошадей. Их не пугали выстрелы. Не раз под треск хлопушек и шутих, под мотив напеваемой Риварецом негритянской песенки кружили по арене лошади.
На пулемет, на смерть, на волю мчались кони, увлекая людей в свистящем вихре ветра, пуль, сабель, атаки.
Хозе Неваль припал простреленным плечом к гриве коня. Голосом, уходящим в беспамятство, теряя сознание от раны, от опьянения
— Вперед! Вперед!!
Замолкли, захлебнулись пулеметы, затихали ружейные выстрелы. И эхом в горах, за синеющими склонами Сиерра-Камариока, звенел бешеный темп веселой негритянской песенки.
Из истории Мексики.
Статья К. Г.
Завоевав Мексику, находящуюся на юге Северной Америки, испанцы захватили лучшие ее земли и обратили в крепостных туземное население.
Прошли столетья. Мексиканские крестьяне на словах стали свободными, на деле же попрежнему оставались бесправными холопами своих помещиков.
В Мексике половина сельского населения лишена земли. Поэтому не удивительно, что вплоть до самого последнего времени помещик был в деревне бесконтрольным повелителем, «царьком и богом».
«За землю и волю» мексиканские крестьяне стали бороться еще очень давно — в половине прошлого века. После восстания, закончившегося низвержением и казнью мексиканского императора Максимилиана, безземельным крестьянам была роздана часть земель, конфискованных у контр-революционного духовенства.
Буржуазии было не наруку обнищание духовенства, ее извечного союзника, потерявшего колоссальные земельные богатства. При содействии либералов и американского капитала на президентский пост выдвигается генерал Порфирио Диац, осуществивший военно-политическую диктатуру блока помещиков и империалистов, и с его выдвижения история Мексики начинает наиболее мрачные свои страницы.
За время диктатуры Диаца, почти сорок лет самодержавно правившего страной, мексиканские крестьяне не только потеряли все приобретения, но и лишились значительной части своих общинных земель. Диктатура Диаца была эпохой полного произвола и угнетения, народные богатства за гроши отдавались американским концессионерам и малейшая попытка протеста подавлялась с невероятной жестокостью. Начались повсеместные восстания. В штате Сонора крестьяне захватили земли, изгнали помещиков и, поголовно вооружившись, отбили наступление правительственных войск. Вслед за этим и в других штатах образовались крестьянские армии, принявшие энергичнейшее участие в низвержении диктатора. Рабочие батальоны промышленных центров и вооруженные крестьянские отряды, насчитывавшие в своих рядах около тридцати тысяч человек, к которым примкнули войска, дали победу вставшему во главе движения Обрегону. Они впоследствии помогли ему одолеть наемников американских капиталистов, заинтересованных в мексиканской нефти и помогавших подавлению восстаний рабочих и крестьян.
Новое правительство Обрегона провело ряд реформ, дало Мексике конституцию и повело энергичнейшую борьбу с духовенством.
Церковные земли были конфискованы, священники, занимавшиеся контр-революционной пропагандой, были высланы из пределов Мексики. Было закрыто около двадцати тысяч церквей, настоятели которых отказались подчиниться распоряжениям светской власти.
Духовенство не осталось в долгу и организовало восстание темных фанатических масс. Началась новая война. Целые округа были захвачены католическими повстанцами, и реакционные генералы лишали крестьян земли «в защиту святой веры». «Религиозная война» велась с обеих сторон с величайшей жестокостью. Пощады не давали никому. Правительственные войска вешали восставших на телеграфных столбах, вдоль железнодорожных линий, восставшие в свою очередь захваченных в плен офицеров сжигали живыми на кострах. (Так, в 1926 году, повстанцы штата Моралес после победы над правительственными войсками сожгли на костре взятого в плен генерала Авиллу с шестнадцатью офицерами его штаба).
На ряду с устройством «религиозных восстаний» мексиканские церковники не брезгали и индивидуальным террором. Ряд их противников погиб от яда, пули и кинжала. Наконец очередь дошла и до Обрегона, убитого по наущению духовенства.
Смерть Обрегона послужила как бы сигналом для выступления реакционных генералов, которые об'единились с католическими повстанцами и двинулись на столицу.