Всемирный следопыт, 1930 № 10-11
Шрифт:
Люди молчали. Черницын сделал шаг вперед.
— Как крысы? — переспросил он глухо. — Да, крысы первыми бегут с тонущего корабля. Хищной, трусливой крысе наплевать на гибнущего товарища, ей дорога своя собственная шкура…
— Да чего там, — перебил Черницына чей-то голос. — Хватит. Никто не отказывается. А предупредить надо: не в баню, чай, идем!
И люди, размахивая лампами, гурьбою двинулись в чернильную темноту штрека.
Чужой респиратор неловко сидел на Черницыне, и он никак не мог приспособиться к нему. От заглотанной окиси углерода у Черницына тяжко болела голова, слегка тошнило, и перед глазами сыпались искры. Лицо его было чуть запылено и красно, как после выпитого вина.
— Вы нездоровы, начальник! — сказал спасатель Лемкин, у которого тоже отчаянно болела голова.
— Я здоров, только голова трещит, но это пройдет. Я плохо спал ночью и много ходил сегодня. Выйдем на-гора, тогда отдохну. Нужно будет выспаться как следует, и все словно рукой снимет, — отвечал Черницын.
— Куда вы? — чувствуя пульсацию сонной артерии, спросил его еле державшийся на ногах Демкин и с последней силой уцепился за пояс начальника.
— Пустите меня! — строго сказал Черницын, и голос его стал будто чужим.
— Не пущу! — прохрипел Демкин.
— Пустите! Я отвечаю за людей и лучше вас знаю, что нужно делать, — вырвался инженер Черницын из об'ятий Демкина.
Узнав о гибели спасателей, окружной инженер дал распоряжение о постепенном свертывании всех спасательных операций.
Платформа, с которой пошли за Холостовым и Петренко люди, вдруг забурилась на обратном пути вместе со страшным грузом — мертвыми телами. Спасатели попробовали было поставить платформу на рельсы, но у них не хватило на это сил.
Несмеянов и Ромашкевич решили бросить тела своих товарищей и итти к выходу.
Навстречу им, держа впереди лампу, шел высокий человек.
— Николай Николаевич, вы куда? — спросил его Ромашкевич.
Черницын прислонился к стене и, выпустив мундштук, сказал:
— Мне дурно.
— Идемте к стволу! Скорей!
Несколько раз падал Черницын. Ромашкевич и Несмеянов поднимали его и снова вели туда, где должна была быть чистая струя воздуха.
— Не выпускайте мундштука! — крикнул Ромашкевич, но отравленный начальник, выпустив мундштук, упал и не поднимался более.
— Кончен! — сказал Несмеянов. — Мы ему уже не поможем.
Черницына били конвульсии. Он хрипел недолго и вскоре затих.
VI
Тульский силач Максим Алексеевич Сошников был учеником инженера Черницына.
— У меня убеждения тульские, — не раз говаривал он шахтерам, когда один рудник шел на другой с топорами.
Двадцать лет назад, если рабочий с Ветки трогал кого-нибудь с Волынцевского рудника, все волынцы брали кайла и топоры и шли вымещать обиду, громить балаганы на Ветке. Балаганами старые шахтеры называли жилые дома.
— У меня убеждения тульские, — говорил Сошников. — Один на один и чистым кулаком, без палок, кирпичей или топоров.
Ударить по-тульски — это значило ударить под микитки, пониже левого соска, да так, что и дух вон! Огромной силой был Сошников, и не находилось в Туле человека, кто свалил бы этого рослого детину. Такой же был Ромашкевич — его друг и товарищ. Они, однокашники, — вместе учились горно-спасательному делу.
— Нужно достать Николая Николаевича, — сказал Сошников Ромашкевичу.
— Категорически запрещено вытаскивать погибших!
— А мы на хитрость пройдем в шахту и выдадим Черницына на-гора. Сегодня будут закрывать перемычкой опасные места в шахте, и мы спустимся под видом рабочих, — прошептал Сошников на ухо Ромашкевичу.
Устанавливать перемычка в виду опасности газового отравления было разрешено не далее пяти метров от свежей струи воздуха.
Чтобы задержать рабочих на подземном рудничном дворе, Ромашкевич в шахтном здании при погрузке в клети спрятал у ствола их топоры.
Вышли на горизонте двести двадцать.
— Давайте инструменты проверим? — предложил Ромашкевич.
— Топоров не хватает! — крикнул вдруг один из рабочих.
Пока посылали людей на поверхность за топорами, Ромашкевич и Сошников незаметно ушли в штрек. На обоих были респираторы с мундштучными приспособлениями и аккумуляторные лампы системы Фейлендорфа.
Быстро шли по штреку.
— Вот он! — крикнул Ромашкевич.
И Сошников, выставив лампочку, увидал перед собой человека. Он лежал вниз лицом, головой к забою, правая рука его подвернулась, а левая вытянулась вдоль туловища. Это и был Черницын. Около него валялась аккумуляторная лампочка. Она еще тлела слабым накалом. На спине Черницына громоздился респиратор и мундштук был выброшен изо рта. Сошников взял Черницына под правую руку, а Ромашкевич — под левую. Подняли они мертвого начальника и с трудом поволокли по штреку.
Правую руку мертвеца никак нельзя было разогнуть, чтобы снять его тяжелый респиратор.
— Срежем аппарат, легче будет вести, — предложил Сошников, достал нож и срезал ремень.
Аппарат грохнулся о-земь.
Партия рабочих все еще стояла у ствола на подземном рудничном дворе в ожидании топоров.
— Человека несут! — крикнул один из людей и дернул вдруг рукоять, вызывая клеть на горизонт двести двадцать.
Не успели еще Черницына вынести на рудничный двор, как уж все люди вместе с техником были на поверхности.
— Что случилось? — спросил их в шахтном здании встревоженный рукоятчик.
— А там на горизонте двести двадцать еще человек задохнулся.
— Кто такой?
Не знаем.
— Его сейчас выдадут на-гора.
И, действительно, скоро с горизонта двести двадцать запросили клеть,
VII
На горно-спасательной станции имени инженера Черницына, построенной рабочей властью в советской Горловке, шла подготовка ответственников.