«Всему на этом свете бывает конец…»
Шрифт:
Обычно Шарлотта сама говорила чревовещательно эти реплики, «точно из-под пола». В нашем спектакле Раневская подыгрывала Шарлотте и реплики «О да, погода великолепная, сударыня» и «Вы, сударыня, мне тоже очень понравился» говорила низким утробным голосом, танцуя с Петей Трофимовым.
ЭФРОС. «Шарлотта чутка, она все взяла на себя. В этом трагизм. Клоуну не хочется смеяться. Допустим, умер кто-то ее близкий, но зал не должен об этом знать, ее посылают зал смешить. Пищик – добрый человек, он знает, что если он начнет сомневаться в ее фокусах, то ее это расстроит. Он искренен тут. После каждого фокуса Шарлотта как будто бы за кулисами узнает, приехали или нет. А ей дают пинок под зад, и снова приходится играть. Потом ей говорят, что артист, который ехал, умер, и ей приходится снова играть. За кулисами – ужас, а на сцене веселье.
Вначале
Представьте, что на всех пушку наставили, а пока ее заряжают, вы всех отвлекаете. Страшно от того, что средства против пушки наивны и смешны. Пищика она развеселила, а Раневскую нет».
Однажды мы гуляли с моим хорошим другом Эдисоном Денисовым (гениальным композитором, что важно для последующего рассказа) в лесу где-то в Сортавале, и он мне развивал теорию о хороших людях и плохих музыкантах, что, мол, есть хорошие люди, но плохие музыканты и наоборот, и что «хорошие люди» любят плоть, а «хорошие музыканты» тяготеют к духу.
Позже, перечитав «Записки Кота Мурра» Гофмана, я натолкнулась на рассуждения музыканта Крейслера об этом же. Я поняла, что теория Эдисона Денисова именно оттуда. Но сама мысль мне понравилась. Сколько раз я встречала очень хороших, добрых людей, но плохих актеров. И наоборот. И я стала тоже делить людей на «хороших людей, но плохих музыкантов» – «Guter Mensch, aber schlechter Musikant», как говорит Шарлотта в «Вишневом саде». А Петя Трофимов подытоживает: «Лошадь вы этакая…» То есть Пищик – хороший человек, но совсем не способен на духовную любовь.
Плотские люди с толстыми, загребущими пальцами, как у купцов, и вроде бы Лопахин должен быть таким, не способным понять очарование и духовность вишневого сада, но у него «тонкие, нежные пальцы, как у артиста… тонкая, нежная душа» – как про него говорит тот же Петя Трофимов. Так почему же все-таки Лопахин рубит – сиречь губит вишневый сад?
У Лопахина, по классификации Гофмана – Денисова, помимо воспитания, от природы живет тот «дух хорошего музыканта», который и заставляет его тянуться к таким людям, как Раневская и Гаев. Лопахин влюблен в Раневскую, влюблен в красоту вишневого сада, «прекрасней которого ничего нет на свете», но эта страсть его никогда не будет утоленной, и, получив вишневый сад, он его убивает. В нем просыпается его плотская душа: «Ермолай – битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете… Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать. Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду… Музыка, играй!» И дальше: «Пускай все, как я желаю!.. За все могу заплатить».
У Гофмана напряженная духовная жизнь героев, т. е. у «хороших музыкантов», ассоциируется с «туго натянутыми струнами». Скрипачи перед тем как играть, всегда проверяют натяжение струн.
Кстати, у Высоцкого, который именно так и играл Лопахина, есть строчки в знаменитой песне:
Перережьте горло мне, перережьте вены,Только не порвите серебряные струны…Влезли ко мне в душу, рвут ее на части,Только не порвите серебряные струны…Загубили душу мне, отобрали волю,А теперь порвали серебряные струны!Написал он это задолго до Лопахина, еще в 1963 году, но в Лопахине у него эта тема аукнулась.
Можно делить людей, как у Мережковского, например, на «удачников» и «неудачников». Чеховские герои у него «неудачники».
А я раньше делила людей на «детей» и «взрослых». У Чехова в пьесах – «дети», а у Толстого – «взрослые».
Молодой Чехов делил на «воспитанных» и «невоспитанных». (Вспомним его письмо брату, например.)
Есть люди «серьезные» и «несерьезные». На вопрос Книппер «Что такое жизнь?» – Чехов ответил: «А что такое морковка?»
Лопахин «серьезный», а Гаев – нет?
Часто слышу, что «Чехов жестокий». В чем? Он умный, но сострадательный. У него нет уж совсем пропащих.
Да и прямой морали никогда не найдешь у Чехова. Как-то он сказал: «Вы хотите, чтобы я, изображая конокрадов, говорил бы: кража лошадей есть зло. ‹…› Пусть судят их присяжные заседатели, а мое дело показать только, какие они есть».
Ну да, явной морали в чеховских пьесах нет, но это не значит, что этого нет совсем. Все в подтексте. Главное, почувствовать чеховскую концепцию мира. Когда читаешь пьесы Чехова, то как бы прочищаешься, становишься лучше. Понимаешь, что твои маленькие события и страдания ничто в сравнении с вихрем времени, который сметает все на своем пути. Сама природа лишена нравственности. Только человеку подвластно этот хаос жизни упорядочить. Сад не возникает сам по себе, его культивирует человек. На это потрачены огромные силы. Безнравственно уничтожать это дело рук человеческих. Тем более ради выгоды.
24 марта 1975, понедельник. Репетируем с Эфросом 3-й акт. Я на сцене с самого начала, сижу на детском стульчике справа на авансцене, курю и не обращаю внимания, что делается за моей спиной. Это поставил Эфрос, у Чехова Раневская выходит позже, только на свою реплику:
Любовь Андреевна. А Леонида все нет. Что он делает в городе так долго, не понимаю! Ведь все уже кончено там, имение продано или торги не состоялись, зачем же так долго держать в неведении!
Варя. Дядечка купил, я в этом уверена.
Трофимов. Да.
Варя. Бабушка прислала ему доверенность, чтобы он купил на ее имя с переводом долга. Это она для Ани. И я уверена, Бог поможет, дядечка купит.
Любовь Андреевна. Ярославская бабушка прислала пятнадцать тысяч, чтобы купить имение на ее имя, – нам она не верит, а этих денег не хватило бы даже проценты заплатить. Сегодня судьба моя решается, судьба…
Трофимов. Мадам Лопахина!
Варя. Вечный студент! Уже два раза увольняли из университета.
Любовь Андреевна. Что же ты сердишься, Варя? Он дразнит тебя Лопахиным, ну что ж? Хочешь – выходи за Лопахина, он хороший, интересный человек. Не хочешь – не выходи; тебя, дуся, никто не неволит…
Варя. Я смотрю на это дело серьезно, мамочка, надо прямо говорить. Он хороший человек, мне нравится.
Любовь Андреевна. И выходи. Что же ждать.
Варя. Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит, или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня. Если бы были деньги, хоть немного, хоть бы сто рублей, бросила бы я все, ушла бы подальше. В монастырь бы ушла.
Трофимов. Благолепие!
Варя. Студенту надо быть умным! Какой вы стали некрасивый, Петя, как постарели! Только вот без дела не могу, мамочка. Мне каждую минуту надо что-нибудь делать.
ЭФРОС. «Вы говорите, ясно, а той тайны, о которой я говорил, не могу уловить. Что это за тайна? Попробуем разобраться. Я понимаю все первые сцены. Запущен секундомер. Приезд Раневской. Следующий этап идет не по линии нагнетания чисто внешних нервов, а по линии раскрытия тайны. Мы должны понять конкретность ее беспокойства. Этот поворот интересен. Это как если бы, допустим, актер не пришел на спектакль. Всех волнует – будет спектакль или нет, а жену его волнует другое – что с ним случилось. Так и здесь. Если раньше Раневскую беспокоило, почему их нет так долго, то следующий момент – это ее возмущение против опоздавших. По тому примеру, который я привел, ход мыслей примерно таков – будем считать, что ничего с ним не случилось, с тем, кто не пришел на спектакль, но ведь вокруг телефоны, можно было бы и позвонить. Публика должна настроиться против тех, кто ее мучает. Гаев мог же сообщить. На первый план должно выйти не продажа сада, удалось ли его сохранить или нет, а почему один родственник заставляет другого так долго мучиться. Варя выбрала самый плохой способ ее утешить. Она говорит самые нелепые слова, но для себя она нашла, что они самые лучшие. А Раневская из-за Гаева на Варю выливает свое раздражение. Алла, я предлагаю сделать чуть рациональнее, медленнее, чтобы понять конкретность. Отмахнитесь от Вари. Мол, заткнись, ты говоришь глупости. Человек, желающий помочь ложью, попадает в глупое положение. Сцена должна вся обратиться против Вари. Самый добрый становится самым виноватым – такая вот жизненная драма. Не оставляйте ее в покое до тех пор, пока она не расплачется. Варя от Пети идет к Раневской под защиту, а Раневская сама ее обижает».