Всерьёз
Шрифт:
— Ты сейчас это про мою маму говоришь? — охает Алиса. — Ты видел их всего пять минут, а уже строишь из себя психолога? В чём дело, Березин? С высоты твоего взгляда безропотные женщины считаются ничтожными людьми?
— Я не про твою маму, любовь моя, но тот, кто не защищает себя и своих близких вызывает у меня отвращение. — пытаюсь сгладить обстановку, но накал растёт в обход моих желаний.
— Защита бывает разная, Игорь! — отбирает от меня тепло своих рук мышонок. — Самопожертвование иногда бывает сильнее нападения на других…
— Это от
— Просто ты, видимо, не был в такой ситуации, когда связаны руки, Березин! — произносит на удивление стальным голосом Алиса.
— А ты была? — придвигаюсь вплотную и загоняю её в ловушку, кладя ладони на стену по каждую сторону от разгневанной женщины.
— Тоже сочтёшь за ничтожную? — с негативом выпаливает она, зарождая во мне беспокойство и ярость одновременно. — Может я не боролась и потакала беззаконию? Что тогда, а?
— Я накажу того, кто довёл тебя до этого. — ласково обвожу большими пальцами её скулы, сбавляя бурю эмоций и вынуждаю отвязаться от меня лишь одним способом — довериться. — Кто, Алиса?
— А себя в расчёт не берёшь, Березин? Ты ж мне выбора не дал… — обхватывает пальцами мои запястья и пытается оттолкнуть. — Я не выстояла перед тобой и безвольно согласилась на твои условия, это делает меня ничтожной? — проникает мне в душу её дрогнувший голос. — Тоже скажешь, что для прикрытия?
— Скажу, что ты сведёшь меня с ума своими перепадами настроения… — рассматриваю скапливающиеся слёзы в её глазах и сам не могу остановиться на том, что для меня сейчас важнее, её прошлое или наше будущее.
Что в приоритете?
Наконец, выяснить и избавиться от гнёта её переживаний? Или то состояние, из-за которого она хочет горько плакать, а я счастливо смеяться?
Самого трясёт. Осталось решить, доканывать её сейчас или оставить на потом?
— Ты издеваешься? — смахивает влагу с глаз Алиса. — Насмехаешься?
— Нет, душа моя! Я обдумываю, как красиво подать тебе, что плевал я на то, каким образом ты стала моей… стала же? Ну и всё. Все счастливы! В чём ничтожность?
— В твоей безрассудности, Березин! — огрызается мышонок, раздувая забавно щёки. — Как можно судить других, если сам не святой? Почему в тебе нет ни капли уважения к женщинам? Выставляешь себя защитником, а сам решаешь кому нужна помощь, а кому нет!
— Эк тебя несёт, мать! — втягиваю голову в плечи. — Сделай вдох и вспомни кто я! — фиксирую её голову против воли и соприкасаюсь своим лбом с её. — Я тот, кто тебя безумно любит и готов ради тебя на всё. Я тот, кто сначала говорит, а потом думает… я тот, кто очень уважает твою маму хотя бы за то, что она родила самую неприступную и оттого самую драгоценную девочку! Не злись, ладно? Я уже понял, что философствовать на тему бытия нам категорически нельзя… но тем не менее, ты можешь обсудить со мной всё, что хочешь!
— Не хочу больше ничего
— Они обижают тебя? — возвращаюсь к истоку истерики.
— Нет. Я нашла свою защиту. Остаётся лишь воплощать в жизнь свои цели и мечты… — многозначительно отвечает мышонок и нежно проводит рукой по моему подбородку.
Ох, ну точно свихнусь с такими колебаниями. Сначала будут бить, потом зацеловывать.
— Мне есть смысл возвращаться туда? — ловлю губами её пальчики и слегка прикусываю.
— Да, там же мама! Убедишься, что она не тот человек, на кого стоит ополчаться… — тихие слова уверения резко заканчиваются, сменяясь безмолвным охом и мне совершенно не нравится, что пришедшее спокойствие к моей женщине опять чем-то нарушено.
Или кем-то…
— Привет, сестрёнка, давно не виделись! — звучит за моей спиной и я немедленно оборачиваюсь.
Глава 25
ИГОРЬ.
А вот и братишка объявился. Давно хотел взглянуть на прощелыгу и убедиться в его мразоте.
И вот, ни больше ни меньше — шелудивый пёс, натасканный гадить везде, где получится.
— Это Влад… — замогильным голосом пытается объяснить мне Алиса, но это мне совсем не требуется.
Заношу руку за спину и останавливаю мышонка, обхватывая её запястье. Бедная девчонка дрожит, будто увидела привидение.
— Как же я соскучился по таким семейным сходкам! — обнажает свои желтоватые клыки уродец, намеренно подходя ближе и заглядывая мне за спину. — Ты, Алиска, небось подзабыла, что оставлять нас одних надолго нельзя! Подвинься, дружок, обниму свою красавицу! — швыряет в меня насмешку собачья морда.
Ха, опрометчивый шаг!
Резко выношу вперёд руку и хватаю полоумного за лацканы куртки.
— Чересчур изгаляешься, гаврик! Проглоти с языка застывший жир и оттопырь уши! Обнимашки свои оставь для задолизов, что считаешь корешами, а к девчонке больше не лезь!
— О-хо-хо! — выпячивает мне в лицо разъеденные от химии дёсны. — Смотри-ка, какой грозный усач! Ты что-то попутал, дядя! Девчонка твоя и сама не прочь пообжиматься!
Односекундно, с надорванным вздохом Алисы, вжимаю пальцы в шею драному уроду, закрывая его поганую пасть и мечтая, чтобы он подавился своими шлаками сам:
— Ты что, баклан, совсем опасность не чуешь? Не всекаешь с кем юморишь?
Терпила выкатывает глаза и поначалу теряется, но затем борзо пытается зарядить мне удар в живот, но это лишь приводит к тому, что от моего натиска его горло готово хрустнуть.
— Игорь, не надо, пожалуйста… — умоляет позади меня Алиса, нервно цепляясь за куртку.
— Что «не надо»? — рычу сквозь зубы, не облегчая дыхание чмыря. — Даже твоей семье не позволю так с тобой разговаривать!
— Не обращай внимания и всё! — страдальчески хрипит мышонок, повисая всем телом на руке, что душит её брата.