Всешутейший собор. Смеховая культура царской России
Шрифт:
После церемонии все отправились в дом А.Д. Меншикова, на Васильевский остров, где гостей ждал званый обед. «Карлы сидели в середине; над местами жениха и невесты были сделаны шелковые балдахины, убранные по тогдашнему обычаю венками… Кругом, по стенам залы, сидела царская фамилия и прочие гости». Петр усердно спаивал и новобрачных, и их маленьких гостей. А когда объявили танцы, вот уж началась настоящая потеха! Захмелевшие карлики то и дело падали, а упав, были не в силах подняться и долго ползали по полу. Распоясавшись, они хватали друг друга за волосы, бранились, а если карлицы танцевали не по их вкусу, давали им увесистые пощечины. Свадьба кончилась тем, что Петр отвез новобрачных во дворец и присутствовал при их брачных играх. Им выделили в Петербурге дом, что находился на углу Б. Левшинского и Штатного (ныне Кропоткинского) переулков.
Увы! Забеременевшая карлица не смогла разрешиться от бремени и умерла вместе с ребенком. А вдовец Яким Волков после смерти жены начал, как говорили тогда, знаться с Ивашкой Хмельницким (пить горькую) и Еремкой (то есть распутничать). Есть свидетельства, что Петр тешил себя тем, что заставлял своих крошек прилюдно заниматься групповым сексом. Не Яким ли был здесь заводилой? Поняв, что план разведения карликов в России не удается, Петр даже запретил им на время вступать в брак.
Когда в январе 1724 года Волков умер, ему устроили беспрецедентные похороны на кладбище Ямской слободы. Как ни дико это звучит, но то были пародийные, «шутовские» похороны, возможные только при Петре. «Едва ли где-нибудь в другом государстве, кроме России, можно увидеть такую странную процессию!» – в сердцах воскликнул наблюдавший ее заезжий иноземец. В самом деле, зрелище было презабавное. Шли впереди 30 мальчиков-певчих; вышагивал за ними в полном облачении поп-карлик; ехали сани, запряженные шестью крошечными пони в черных попонах. На санях стоял гроб усопшего, обитый малиновым бархатом с серебряными позументами. На спинке саней сидел пятидесятилетний карлик, брат покойного. Позади гроба следовал лилипут с большим маршальским жезлом, обтянутым флером. Все были в длинных черных мантиях. Потом выступали карлицы, самую крошечную из которых в глубоком трауре вели под руку двое наиболее рослых карл. А по обеим сторонам процессии выступали рослые гвардейцы и верзилы-гайдуки с заженными факелами. По окончании погребения состоялся поминальный обед.
Подобная же церемония сопровождала кончину другого крошки его величества, Фрола Сидорова, ушедшего в мир иной в феврале того же 1724 года. В ней также приняли участие все наличествовавшие тогда в Петербурге «малютки». И опять все сопровождали гроб в черных одеяниях и были выстроены по росту – поменьше впереди, чуть побольше сзади. И снова гроб везли пони, и снова витийствовал крошечный поп, а по бокам процессии стояли и жгли факелы высоченные солдаты.
Завершая разговор, остановимся на одной паралллели, которую историк Д.И. Белозерова провела в статье «Карлики в России XVII – начала XVIII века». Она обратила внимание на то, что Джонатан Свифт опубликовал свою прославленную книгу «Путешествие Гулливера в страну лилипутов» в 1726 году, то есть всего через год после смерти Петра. Она высказала дерзкое предположение о том, что карлики Петра I были прототипом свифтовских лилипутов. Это весьма сомнительно, ибо данных о каком-либо влиянии опыта Петра на английского сатирика нет. Тем не менее своим почином создать в Россию колонию карликов – своего рода Лилипутию в миниатюре, – Петр, так же как и Свифт, намеревался едко пародировать вкусы, черты и обычаи современного ему общества. И то, что не удалось великому реформатору, обрело свою жизнь в бессмертном творении классика.
Есть искус распространить метафору английского сатирика шире – на всю эпоху петровских преобразований. Напомним, что русский царь часто сравнивал своих подданных с малыми детьми, не знающими своей пользы, а потому обязанными подчиняться воле мудрого монарха. Россияне и были для реформатора своего рода лилипутами, коими повелевал и над которыми высился он, венценосный Гулливер – Петр по имени Великий.
Иван, что за словом не лез в карман
Иван Балакирев
Иван Алексеевич Балакирев (1699-1763), или, как его называют в устных сказаниях, Ванька Балакирь, – самый, пожалуй, знаменитый российский шут. Имя его неизменно связывается с именем Петра Великого. Это он – «Иван, что за словом не лез в карман», перед лицом грозного монарха высмеивал сиятельных спесивцев и казнокрадов, защищал гонимых и сирых. В нашем фольклоре Балакирев обрел черты подлинно народного героя, став и ярким воплощением русского национального характера. Бессребреник и патриот, он чудесным образом соединил в себе правдолюбие и прямоту с озорством, изворотливостью и изрядной долей простонародной хитрости и лукавства.
Память о легендарном царском забавнике жива в русских народных преданиях Поволжья и Сибири, Карелии и Башкирии, в городском фольклоре Москвы и Петербурга. Причем сказители всегда почитали за честь объявить Балакиря своим земляком: сибиряки говорили, будто бы он был сослан в их край и одно время служил там писарем на заводах Демидовых; волжане же величались тем, что последние годы Иван якобы провел в городе Касимове, где имел земельный надел, и т. п. И сегодня фольклористы привозят из экспедиций все новые и новые варианты рассказов о проделках шута. Само словосочетание «шут Балакирев» настолько прочно вошло в народное сознание, что стало синонимом таких устойчивых выражений как «шут гороховый» и «шут полосатый».
До нас дошел рассказ о том, как Балакирев придумал первую петербургскую пословицу: «Однажды Петр I спросил у своего шута: “Ну-ка, умник, скажи, что говорит народ о новой столице?” – “Царь-государь, – отвечает Балакирев, – народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох!” Царь закричал: “Ложись!” И тут же наказал его дубинкой, приговаривая с каждым ударом: “Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох, а вот тебе и ох!”»
Есть анекдот о неистощимом остроумии Ивана. Тот просил Петра I дать ему должность мухобоя, на что царь согласился. Однажды во дворец приехали два немецких министра. Они были лысыми. Вот села муха одному министру на лоб, и Балакирев взял мухобойку и ударил его по лбу. Министр покраснел, а рассерженный Петр тут же набросился на Ивана. «Вы дали мне должность мухобоя. А если муха села на лысину такого важного лица, то должен же я ее убить», – парировал шут.
В другом анекдоте Петр привлекает шута для борьбы с ненавистными ему противниками реформ. «“Как бы мне отучить бояр от грубых привычек их?” – сказал однажды государь Балакиреву. “Мы их попотчуем стариной, – отвечал находчивый шут, – а чтоб действительнее была цель наша, то мы состроим свадьбу какого-нибудь шута придворного”. – “Ну и дело, – сказал государь, – Исайков надоел мне просьбами о женитьбе. Ты будешь его дружком и поусерднее попотчуешь их стариною!” – “Только вели, государь, побольше купить жиру, перцу и самого дурного полугару”, – предложил Иван. Сказано – сделано. Съехавшиеся на свадьбу во дворец Лефорта придворные в нарядах XVII века были шокированы. «Можно представить, как приятно было такое угощение даже самым грубым староверам, которые, не оставляя старых обычаев, платья и бороды, познакомились, однако ж, охотно с лучшими кушаньями и винами. И как жестока была для них такая насмешка! С тех пор они стали не так грубы, как прежде».
Читатель, даже поверхностно знакомый с Петровской эпохой, увидит здесь явное смещение времени: упоминаемый в тексте адмирал Ф.Я. Лефорт скончался в 1699 году; дворец же его был известен позднее как дворец А.Д. Меншикова, к которому это здание перешло после смерти Лефорта. Да и сама отчаянная борьба Петра с ветхозаветными бородами и старорусским платьем была актуальна для 1698-1700 годов, и понятно, что Балакирев, родившийся в 1699 году, принимать в ней участие никак не мог.
Как же попали подобные легенды в народную среду? Исследователи отмечают, что основой для них послужили книги: «Собрание анекдотов о Балакиреве» (Берлин, 1830), составленное литератором Ксенофонтом Полевым, и «Анекдоты о Балакиреве, бывшем шутом при дворе Петра Великого» (М.: Унив. тип., 1831) некоего Александра Данилова. Только в XIX веке различные вариации анекдотов о шуте печатались под разными заглавиями свыше семидесяти (!) раз. «Можно думать, – замечает по этому поводу историк Е.В. Анисимов, – что они были в числе самых читаемых народных изданий и вместе с лубками их развозили с ярмарок по всей России». Сведения об Иване взяты по преимуществу из этих сборников, и потому за достоверность их нельзя поручиться.
Что же касается сюжетов о царском шуте, то К. Полевой, А. Данилов и их последователи позаимствовали их из собраний анекдотов, каламбуров и острот XVIII века, к Балакиреву никакого отношения не имевших. Можно назвать такие издания как «Разные анекдоты, содержащие в себе мудрыя деяния, великодушныя и добродетельныя поступки, остроумные ответы, любопытныя, приятныя и плачевныя произшествия, – и служащие к пользе, забаве, удовольствию и образованию всякаго состояния людей» (М.: Тип. Х. Клаудия, 1792) и знаменитый «Письмовник» Н.Г. Курганова, выдержавший десять переизданий (из них шесть в XVIII веке), а также книги: «Товарищ разумной и замысловатой, или Собрание хороших слов, разумных замыслов, скорых ответов, учтивых насмешек и приятных приключений знатных мужей древняго и нынешняго веков. Переведенной с французскаго и умноженной из разных латинских к сей же материи принадлежащих писателей, как для пользы, так и для увеселения общества. Петром Семеновым» (3-е изд. – М.: Тип. Компании типографической, 1787) и «Кривонос домосед страдалец модной» (Спб: Тип. Богдановича, 1789). А сюжеты этих книг восходят, в свою очередь, к рукописным стихотворным сказаниям о скоморохе-плуте и переводным рассказам о проделках шутов (Совест Драла, Гонеллы, Станчика и др.).