Всевидящее око
Шрифт:
Она не договорила, а слегка пихнула меня ногой, ожидая ответного толчка.
– Пэтси, наверное, ты забыла, что я уже стар.
– Не такой-то ты и старый, – усмехнулась она.
Те же слова я слышал и от По: «Не настолько вы и стары, мистер Лэндор».
– И все-таки, Гэс, что ты нашел? – спросила Пэтси, вновь укладываясь рядом со мной и почесывая свой живот.
Вообще-то я ничего не собирался ей рассказывать. Как-никак, я обещал Тайеру и Хичкоку держать все в секрете. Но когда нарушишь одно обещание (я ведь обещал им не прикладываться к спиртному), нарушить другое становится намного легче. Пэтси не тянула меня за язык, однако я
– Артемус, – почти шепотом произнесла Пэтси.
– Так ты его знаешь?
– Конечно. Приятный парень. Я хотела сказать, на него приятно смотреть. Мне почему-то кажется, что он умрет совсем молодым. Даже не представляю, как такое лицо начнет стариться.
– Ты меня просто удивляешь, Пэтси.
– А ты никак меня вздумал ревновать, Гэс? – спросила она, глядя на меня исподлобья.
– Нет, – выдохнул я.
– Ну вот и хорошо. Тебя, наверное, интересует, что я о нем думаю? Наглецом или задирой его точно не назовешь. Всегда очень спокойный.
– Я с тобой согласен. Но когда я его увидел… не знаю, как лучше сказать… он какой-то… особенный, что ли? И не только он. Вся их семья.
– Расскажи-ка, – оживилась Пэтси.
– Я вчера случайно наткнулся на его родителей. Застал их за сугубо личным разговором. Может, это глупо звучит, но они оба вели себя так, будто в чем-то виноваты.
– Все родители в чем-то виноваты, – сказала Пэтси.
Я сразу вспомнил о своем отце. Точнее, о березовых розгах, регулярно гулявших по моей спине. Он ограничивался пятью ударами. Не скажу, чтобы мне было очень больно. Но свист розог, предшествующий удару… я и по сей день покрываюсь потом, вспоминая отцовские экзекуции.
– Ты права, – ответил я Пэтси. – Только степень вины разная.
Мои чаяния оправдались: я действительно уснул. На следующий день, уже в гостинице, сон пришел мгновенно, стоило моей голове коснуться подушки. Однако незадолго до полуночи меня разбудило осторожное царапанье в дверь.
– Входите, кадет По, – сказал я.
Это мог быть только он. Мой ночной гость с величайшей осторожностью открыл дверь и замер в темном проеме.
– Вот результаты моих последних наблюдений, – сказал По, опуская на пол едва заметный пакет.
– Благодарю вас. Мне не терпится прочесть ваши наблюдения.
По явился ко мне без свечи, а моя лампа была погашена, так что его лица я не видел.
– Я надеюсь… Меня беспокоит, что вы отрываете время от своих занятий.
– Не волнуйтесь, мистер Лэндор. Я помню условия нашего сотрудничества.
Мы помолчали.
– Как вам спится? – наконец спросил он.
– Спасибо, лучше, чем прежде.
– Завидую вам, мистер Лэндор. Мне что-то вообще не удается заснуть.
– Печально об этом слышать, – сказал я. Мы опять замолчали.
– Спокойной ночи, мистер Лэндор.
– И вам спокойной ночи.
По заболел. Мне не требовался свет, чтобы разглядеть симптомы его болезни. Любовь. Да, читатель: сердцем кадета четвертого класса Эдгара А. По завладела любовь.
Отчет Эдгара А. По Огастасу Лэндору
14 ноября
Вы едва ли можете себе представить, мистер Лэндор, с каким нетерпением ждал я воскресенья, чтобы отправиться на чай в дом
Дом Маркисов стоит в ряду других таких же домов на западной оконечности Равнины. Место это называют Профессорской улицей. От соседних домов он отличается дощечкой на входной двери, а на дощечке написано… нет, не имя доктора Маркиса. «Добро пожаловать, сыны Колумбии!» – вот какая надпись красуется на ней. Как ни странно, меня встретила не служанка, а сам доктор Маркис. Не знаю, дошли ли до него рассказы о второй моей «болезни» и весьма легковесном обхождении с его именем, но на румяном лице доктора отражалась неподдельная озабоченность. Он осведомился о моем здоровье. Я поспешил заверить Маркиса, что от головокружения не осталось и следа и теперь я совсем здоров. Он радостно улыбнулся и провозгласил:
– Вот видите, кадет По, сколько неприятностей может доставить даже пустячное нарушение здоровья?
Восхитительную миссис Маркис я никогда прежде не видел, однако до меня доходили слухи о ее вздорном, легковозбудимом характере. Поскольку чужое мнение нередко бывает клеветническим, я хотел составить свое представление о жене доктора Маркиса. Ничего от «жуткой невротички» в ее поведении я не нашел, зато она очаровала меня своим радушием. С первых минут нашего знакомства она не переставала улыбаться. Просто непостижимо, что какой-то кадет-первогодок столь быстро снискал благосклонность миссис Маркис. Еще более меня удивил восторженный рассказ Артемуса обо мне. Если его мать в точности передавала слова сына… такое говорят лишь о настоящем гении.
Кроме меня на чай явились еще двое кадетов – сверстников Артемуса. Один из них – кадетский капитан Джордж Вашингтон Аптон, уроженец Вирджинии. Второй… у меня даже сердце упало, едва я его увидел… вторым был воинственный Боллинджер. Памятуя, однако, свой долг перед Богом и страной, я заставил себя не думать ни о его словесных издевательствах надо мной, ни о странном нападении в темном вестибюле и поздоровался с ним так, словно между нами ничего не было. Вы не поверите, мистер Лэндор: Боллинджера словно подменили! Либо он проникся ко мне искренней симпатией, либо (это больше похоже на правду) Артемус имел с ним разговор и велел вести себя поучтивее. Боллинджер вежливо поздоровался со мной и держался как истый джентльмен.
Однообразная пища, которой стараниями мистера Козенса нас кормят в кадетской столовой, всегда заставляет мечтать о чем-нибудь вкусненьком. Не стану скрывать:
я шел к Маркисам в том числе и чтобы полакомиться домашней едой. И ожидания меня не обманули. Кукурузные лепешки и вафли были выше всяких похвал. А печеные груши! Помимо естественного сока они были щедро пропитаны бренди. Доктор Маркис оказался в высшей степени радушным хозяином, умеющим не только угощать, но и занимать своих гостей. Кивнув на бюст Галена, доктор назвал себя скромным последователем великого медика. Но Маркис-старший напрасно скромничал. Он показал нам несколько написанных им книг по хирургии.