Всеволод Сергеевич Семенцов и российская индология

Шохин Владимир

Исходя из одного из стихов Атхарваведы: «Индра разбудил поэта: „Вставай, странствуй вокруг, воспевая“ (indrahkarumabubudhatut tistha vi cara jaran)», П. Тиме предположил, что кару — странствующий певец, и это объясняет его этимологическое соответствие др. — греч. ????? «вестник» [Thieme 1957, с. 85; см. также: Schmitt 1967, с. 301–302]. Однако тексты Ригведы и Атхарваведы в целом никаких оснований для такой интерпретации не дают, и кару в них — это прежде всего певец священных гимнов во время жертвенных церемоний.

В таком же значении певца, поэта, что и кару, употребляется в Ригведе сходное с ним по образованию слово карий (karin). Так, хвалы, которые укрепляют Индру, «укрепляют и певца (karinam)» (VIII.2.29), потоки сомы, текущие к Индре, сравниваются с поэтами (karinah), участвующими в состязаниях (IX. 16.5; cp. IX. 10.2), исполнители гимна надеются победить соперничающих с ними певцов (jayema kare… karinah) (VIII.21.12) и т. д.

В последнем примере как «гимн» мы переводим слово кара (kara), еще одно производное имя от глагола kar-/kr-

«делать». Так же переводил К. Гельднер, но Л. Рену, не связывая с корнем kar- поэтологические термины, предпочел переводить кара как «решающий удар (le coup decisif)», «решительный исход (l’issue decisive)» [Renou 1955, VIII, с. 58, 59, 63; XII, с. 104]. Прав, как нам кажется, Гельднер: почти во всех случаях значение «песнь», «гимн» для кара наиболее, если не единственно, удовлетворяет контексту стиха: «Освободив скот от пут, они (Ангирасы) запели песнь (karamarcan)» (IV. 1.14); «Все боги, словно гимн, возгласили Индре победный клич, когда он убил змея» (V.29.8); «Поэт (кави) Сома несет с собой многожеланную песнь (karampurusprham)» (IX. 14.1); «Эта прекрасная, благодатная, стремящаяся к награде песнь (karah) всегда обретает победу» (Х.53.11); «Ты (Индра) сотворил для них (Ангирасов) гимн (karam), чтобы они побеждали в состязаниях» (1.131.5); «Ашвины помогают гимну (karam) в состязании за награду» (1.112.1). Своего рода семантический «переход» от кара — «делание» к кара — «гимну» как бы засвидельствован в третьем стихе 49-го гимна III мандалы, где Индра именуется тем, «кого следует призывать, словно Бхагу (божество благоденствия, богатства. — П.Г.), при делании гимнов (karematinam)». По-видимому, так же как от kara-matinam (или brahmanam, dhinam и т. д.) — «делание гимнов» произошел переход к kara — «гимн», karu-matinam, brahmanam и т. д., «делатель гимнов» упростилось в karu — «поэт», «гимнотворец».

И наконец, еще один термин, образованный от корня kar- «делать» и имеющий прямое отношение к творчеству ведийских поэтов: сукрити (su-krti) или сукритья (su-krtya) — букв, «прекрасное деяние» и в переносном значении — «прекрасное искусство». Пауры (одно из родовых имен поэтов в Ригведе) «пришли с молитвами (dhitibhih) к Индре за помощью со (своим) прекрасным искусством» (naksantaindramavasesukrtyaya) (VIII.54.1–2); «Возничие (гимнов) (vahnayah) получили почетную долю среди богов за (свое) прекрасное искусство (sukrtyaya)» (1.20.8); Ангирасы, освободившие коров (на тайном языке Ригведы — гимны), «зажгли жертвенные костры трудом и прекрасным искусством (sukrtyaya)» (1.83.4); давильные камни, «искусные и (действуя) с искусством (sukrtahsukrtyaya), говорят на тысячу ладов сверкающими устами» (X.94.2). Особенно часто понятие «прекрасное искусство» связано с деятельностью Рибху — божественных ремесленников и поэтов: они названы «искусными за (свое) прекрасное искусство (sukrtahsukrtyaya)» (III.60.3), Индра «сделал их (своими) друзьями за их прекрасное искусство (sukrtya)» (IV.35.7), они «стали богами за свое прекрасное искусство (sukrtya)» (IV.35.8) [84] .

84

От глагольного корня kar- «делать» произведено, по-видимому, и слово крату (kratu), которое обычно переводится как «сила духа», «творческая сила». Действительно, такое общее значение присутствует в стихах: «Эту духовную силу (kratu) даруйте нам, боги» (Х.37.5); «Многое мы совершим <…> если пожелаем (этого) силой духа (kratva), о Маруты» (I.165.7); «Словно глубокие колодцы, ты (Индра) наращиваешь творческую силу (kratum), словно коров» (III.45.3); «Истиной усиливающие истину, прикосновенные истине, Митра и Варуна достигли высокой силы духа (kratumbrhantam)» (1.2.8) и др. Тот же смысл и в эпитете кавикрату (kavikratu) — «обладающий силой духа кави», который обычно прилагается к богам Агни (I.1.5; III.2,4; 14.7; 27.12; V.11.4; VI.16.23; VIII.44.7 и др.), Индре (VIII.33.13), Соме (IX.9.1; 25.5; 62.3). Однако во многих контекстах Ригведы крату означает именно поэтическую силу духа, «вдохновение»: «Други, ищите вдохновения (kratum), как нам приготовить восхваление (upastutim) Шары» (VIII.70.13); «Многопрославленный (Агни) вдохновением (kratva) побуждает смертного к восхвалению богов» (I.141.6); «Этого (Агни) <…> да достигнет молитва, очищающая силой вдохновения (kratva punati dhitih)» (IV.5.7); «Этот грозный священный гимн, звучащий приятно благодаря вдохновению (kratva), произносят в состязании за поддержку» (Х.61.1); Индра — «певец, наполняющий (разум) вдохновением (kratuprava jarita)» (X.100.11; cp.: 1.17.5; X. 104.10 и др.). По наблюдению Л. Рену, в подобных случаях понятие крату — «сила воображения», «вдохновение» может дополняться в Ригведе понятием дакша (daksa) — «искусность», способность реализовать поэтическое вдохновение в форме гимна [Renou 1955, 1, с. 17–18]. Так, обращаясь к Соме, поэт восклицает: «Вдуй в нас благую мысль, искусность и вдохновение» (Х.25.1).

Примечательна судьба терминов Ригведы, описывающих поэта и поэтическое искусство как «делателя» и «делание», в классической санскритской литературе и поэтике. Почти все эти термины в отличие, например, от соответствующих греческих вышли из употребления. И все-таки память о поэтологическом смысле дериватов от корня kar-/kr- в известной мере сохраняется. Она сохраняется в названии одной из главных категорий санскритской поэтики — аланкары

«украшения» (alam-kara — букв, «делание подходящим», «делание как должно») и соответственно самой поэтики — аланкарашастры (alamkarasastra — «наука об украшениях»). Она сохраняется и в именовании поэзии кавья-крия (kavya-kriya — «делание поэзии») в «Натьяшастре» Бхараты (XXII.23), и в «Камасутре» Ватсьяяны (1.3.16) при перечислении 64 видов искусств (kala). При этом, как показал В. Рагхаван, второй член этого сложного слова — крия сам по себе может значить «поэзия», «поэтическое произведение» и ранним названием поэтики (аланкарашастры) в индийской традиции было крия-кальпа (kriya-kalpa) или крия-видхи (kriya-vidhi), т. е. «знание делания (поэзии)» или «наставление в делании (поэзии)» [Рагхаван 1973, с. 289–292]. Эти термины именно в таком значении встречаются у того же Ватсьяяны в «Лалитавистаре», в «Кавьядарше» Дандина: «Мудрые составили наставление в поэзии (kriyavidhim), касающееся разных видов речи» (КД 1.9), и, наконец, в «Рамаяне», где в числе слушателей поэмы Вальмики, исполняемой певцами Кушей и Лавой, наряду со «знатоками кавьи (kavya-vidah)» названы «знатоки поэтики (kriyakalpa-vidah)» (VII.94.7). Показательно, что и Калидаса дважды в прологах к своим пьесам «Викраморваши» и «Малявикагнимитра» называет свои произведения просто крия: «Выслушайте, сосредоточив внимание, это (поэтическое) творение (kriyamimam) Калидасы» (Викр.) и «Никогда не поверю, чтобы у зрителей <…> пробудилось много внимания к (поэтическому) творению Калидасы (kalidasasyakriyayambahimanah)» (Мал.).

Если в классической санскритской литературе называние поэта кару вышло из употребления, то, напротив, кави стало основным именем поэта, а кавья — поэзии. Причем поэзии как мирского — хотя и высокого — искусства, обладающего такими ценностями, как аланкары — риторические фигуры, раса — способность доставлять наслаждение, дхвани — скрытый смысл. Однако представление о ведийском кави — не просто поэте, но мудреце и визионере — оставалось, и авторы поэтологических трактатов считали нужным отделить нынешних кави от прежних, указывая, согласно нормам традиции, и на преемственность, и на различие между ними. Так, Бхатта Таута (X в.) в утраченном, но частично пересказанном Абхинавагуптой и Хемачандрой трактате «Кавьякаутака» писал: «Говорят, что кави не отличается от риши, и он поистине риши в силу (своего) видения (darsanat). А видение — это способность видеть сущность самых малых и разнообразных состояний и качеств. В шастрах (в данном случае Ведах. — П.Г.) кави действительно так называется благодаря (своему) видению сущего. Но в мирском (loke) употреблении слово „кави“ предполагает как видение, так и способность описания (varnana). Ибо, хотя мудрец (Вальмики), первый кави, обладал врожденным чистым видением, среди людей это не считалось искусством кави (kavita), пока он не приобрел способность описания» (КАХ, с. 162).

Несколько иначе толкует смысловые оттенки термина кави Раджашекхара (IX–X вв.) в «Кавьямимансе». Он отделяет «поэта шастр (sastra-kavi)» от «поэта поэзии (kavya-kavi)». При этом под шастрами он имеет в виду творения как божественного происхождения (гимны Вед и Брахманы), так и человеческого (эпос, пураны, всевозможные научные сочинения) и потому указывает третий вид поэтов — «поэты и шастры и кавьи». Но, как бы то ни было, для «поэтов шастры» он считает главным смысл, рассуждение, а для «поэтов поэзии» — изощренность словесной формы. При этом характерно, что по отношению к «поэту шастры» у Раджашекхары уже нет традиционного пиетета. Он упоминает некоего Шьямадеву, который считает собственно поэта выше поэта шастры, а сам Раджашекхара полагает, что оба они равны своими достоинствами, хотя и различны по роду творчества (КМ, с. 17).

Приобретает у Раджашекхары характер поэтической аллегории и сам миф о божественном происхождении кави и кавьи. По рассказанной им легенде, богиня речи Сарасвати (ведийская Вач) в результате долгой аскезы в Гималаях рождает сына Кавьяпурушу («Человека-Поэзию»), обладающего способностями красноречия и версификации. Сарасвати говорит, что слово и смысл (шабдартха) составляют его тело, санскрит — лицо, иные индийские языки — руки, бедра, ноги и грудь, что ему свойственны достоинства изысканной речи (гуны), что душа его — раса, волосы — метры, украшения — аллитерации, сравнения и иные аланкары, и предсказывает ему великое будущее. Первыми преемниками Кавьяпуруши в поэтическом искусстве становятся уже знакомый нам ведийский мудрец Кавья Ушанас, репрезентируюший, очевидно, в легенде древнего кави, а затем творец Рамаяны, «первый кави» в новом понимании этого слова — Вальмики. В качестве невесты для Кавьяпуруши богиня Гаури, жена Шивы, создает Сахитьявидью, т. е. поэтику. Кавьяпуруша вместе с Сахитьявидьей обходят все области Индии, устанавливая для каждой собственные стиль (рити) и манеру (вритти), и навечно воцаряются в сердцах и разуме всех на земле поэтов (КМ, с. 6–9).

Так средневековая поэтологическая легенда перебрасывает мост от ведийских кави — богов и мудрецов к кави — поэтам классической санскритской литературы.

Литература.

Брагинский 1991 — Брагинский В.К. Проблемы типологии средневековых литератур Востока. М., 1991.

Гринцер 1998 — Гринцер П.А. Тайный язык «Ригведы». М., 1998.

Елизаренкова 1989 — Ригведа. Мандалы I–IV. Издание подготовила Т.Я. Елизаренкова. М., 1989.

Елизаренкова 1993 — Елизаренкова Т.Я. Язык и стиль ведийских риши. М., 1993.

Елизаренкова, Топоров 1979 — Елизаренкова Т.Я., Топоров В.Н. Древнеиндийская поэтика и ее индоевропейские истоки // Литература и культура древней и средневековой Индии. М., 1979.

Иванов, Топоров 1973 — Иванов В.В., Топоров В.Н. Этимологическое исследование семантически ограниченных групп лексики в связи с проблемой реконструкции праславянских терминов // Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. М., 1973.