Всевышнее вторжение

Дик Филип Киндред

Зина немного замялась, но всё же ответила:

– Он ответвился от твоего на некоторых критических точках благодаря нашему вмешательству в прошлое. Называй это магией или техникой, но в любом случае есть возможность войти в ретровремя и исправить огрехи истории. Что мы и сделали. В этом альтернативном мире Хармс и Булковский – фигуры мелкие, они существуют, но не так, как в твоём мире. Я сделала свой выбор, и мой мир ничуть не менее реален.

– И Велиал, – добавил Эммануил, – сидит в клетке зоопарка, и толпы людей ходят на него поглазеть.

– Именно так.

– Ложь, сплошная ложь.

Химеры исполненных желаний. Нельзя построить мир на желаниях. Реальность бывает порою тусклой и непривлекательной, потому что ты не можешь разукрашивать её по своему произволу, ты должен держаться возможного – закона необходимости. На этом и стоит реальность, на необходимости. Всё, что есть, есть потому, что должно быть, потому что не быть не может. Всё существующее существует не потому, что кто-то этого захотел, а потому, что должно существовать всё, целиком, вплоть до самых неприятных деталей. Я это знаю, потому что я это делаю. У тебя твоя работа, у меня моя, и я понимаю свою, я понимаю закон необходимости.

Зина помолчала секунду, а потом продекламировала:

Поля Аркадии пусты. Не выйдут нимфы на опушку; Да, мир взлелеяли мечты; Потом он истину игрушкой Себе избрал, но и она Уж надоела – и скучна.

– Этим стихотворением начинается первый сборник Йетса, – пояснила она.

– Я знаю это стихотворение, – сказал Эммануил. – Оно кончается так:

Возьми, я для тебя сберёг Из мака сонного венок: Ведь есть и в грёзах утешенье.

«Утешенье» можно понимать как «утвержденье», – пояснил он.

– Сама знаю, – сказала Зина. – Так ты что, не согласен с этим стихотворением?

– Истина лучше грёз, – сказал Эммануил. – И это тоже утешение. В этом самая коренная истина – в том, что истина лучше любой, пусть и самой приятной, лжи. Я не доверяю этому миру, потому что он чрезмерно угодлив. Твой мир слишком хорош, чтобы быть реальным. Твой мир – это своевольный каприз. Когда Херб Ашер увидел Линду Фокс, он увидел обман, и этот обман лежит в самом сердце твоего мира.

И с этим обманом, сказал он себе, я покончу.

И я заменю его, сказал он себе, верифицируемой реальностью. Которую ты отвергаешь.

Реальная Фокс будет более приемлема для Херба Ашера, чем любые грёзы. Я это знаю; я готов поставить на это утверждение всё что угодно. На том я стою.

– Это верно, – сказала Зина.

– Любая кажущаяся, услужливая реальность вызывает подозрения, – сказал Эммануил. – То, что подстраивается под твои желания, не может не быть фальшивкой. Я вижу это здесь. Ты хотела бы, чтобы Николай Булковский не имел огромного влияния; ты хотела бы, чтобы Фултон Хармс был мелкой сошкой, а не исторической фигурой. Твой мир выполняет твои желания, и это выдаёт его с головой. Мой мир упрямится. Мой мир не уступает. Реальный мир не может не быть упрямым и неподатливым.

– Мир, убивающий тех, кто вынужден в нём жить.

– Это не всё, что можно о нём сказать. Мой мир не настолько плох; в нём есть многое, кроме смерти и страданий. На Земле, на реальной Земле, есть и красота, и веселье, и… – Эммануил осёкся; он попался в ловушку, она снова выиграла.

– Так, значит, Земля не так уж и плоха, – сказала Зина. – Её не следует карать огнём. Ведь есть и красота, и веселье, и хорошие люди. Несмотря на велиалово правление. Я тебе это говорила, когда мы гуляли под японскими вишнями, а ты со мною спорил. Ну и что же скажешь ты теперь, Господь Воинств, Бог Авраама, Исаака и Иакова? Разве ты не подтвердил мою правоту?

– Умеешь ты, Зина, обвести вокруг пальца, – признал Эммануил.

В глазах у Зины плясали озорные искорки.

– А если так, – улыбнулась она, – отложи великий и страшный день, предречённый тобою в Писании. О чём я тебя уже просила.

Сейчас он впервые ощутил поражение. Это надо же было податься на её уловки и наговорить глупостей. Хитрая она всё-таки, хитрая и умная.

– Как сказано в Писании, – сказала Зина, – «Я, Премудрость, обитаю с разумом, и ищу рассудительного знания».

– Но ты же сказала мне, что ты – не Божественная Премудрость. Что ты ею только притворялась.

– Это уж ты сам разбирайся, кто я такая, я не стану делать это за тебя.

– А тем временем ты будешь водить меня за нос.

– Да, – кивнула Зина, – потому что это тебя расшевелит.

– Так вот это зачем! – поразился Эммануил. – Ты устраиваешь все эти штуки, чтобы меня пробудить! Точно так же, как я пробудил Херба Ашера!

– Возможно.

– Так, значит, ты – мой пробуждающий стимул? Я думаю, что я сотворил тебя, чтобы вернуть себе память, чтобы вернуть себе себя, – подытожил он, пристально глядя на Зину.

– И вновь возвести тебя на твой престол, – добавила Зина.

– Так что же, да или нет?

Зина сделала вид, что не может оторваться от управления машиной.

– Отвечай.

– Возможно, – сказала Зина.

– Но если я сотворил тебя, я могу…

– Ты сотворил всё, что только есть, – перебила его Зина.

– Я тебя не понимаю. Я не могу за тобой уследить. Ты танцуешь, приближаешься ко мне, а затем вдруг увиливаешь.

– А в результате ты пробуждаешься, – сказала Зина.

– Да, – кивнул Эммануил, – и отсюда следует вывод, что ты – пробуждающий стимул, который я сам когда-то установил, зная, что мой мозг будет травмирован и я утрачу память. И ты, Зина, раз за разом возвращаешь мне мою истинную природу. А тогда… тогда я, пожалуй, знаю, кто ты такая.

– Кто? – повернулась к нему Зина.

– Этого я не скажу. И ты не сможешь прочитать в моем уме, потому что я его закрыл. Я сделал это сразу же, как только пришел к этой мысли.

Потому что, подумал он, это для меня слишком много, слишком много даже для меня. Я не могу в это поверить.