Вслед кувырком
Шрифт:
– Уж скорее она его!
– Да, Эл кого хочешь построит. Дядя Джимми, небось, жалеет сейчас, что вообще с ней связался. Ты знаешь, что тут самое прикольное? Ему полагается следить, чтобы она ни под кого из окрестных ребят не легла! Ма и па жуть до чего трясутся, что она их опозорит – переспит с каким-нибудь спасателем и залетит, или что там еще. Ну, так дядя Джимми следит, чтобы этого точно не было!
– Черт его знает, что это за штука – секс, – говорит Джек.
– От него люди черт знает что выделывают, – соглашается Джилли. – Посмотри вот на всех этих: отличные счастливые
– От секса люди глупеют.
Джилли фыркает:
– Некоторым и так глупеть некуда. Слушай, я знаю, на что это похоже. Помнишь разумных вирусов из «Мьютов и нормалов»? Так вот, секс – именно такая штука. Это вирус. Только не разумный, а дурной вирус. От него люди становятся еще глупее, чем были.
– А что, если бы на самом деле были умные вирусы, превращающие людей в мьютов?
– Ой, зарази меня! – кричит она, раскинув руки, и вертится на песке. – Знаешь, кем бы я хотела быть? Тельпом! И тогда никто от меня ничего не скроет, я бы просто мысли читала. Знала бы все тайны про всех. И могла бы кого хочешь заставить делать что угодно.
– Похоже, у тебя это и так отлично получается.
– Заткнись! – Она толкает его плечом.
– Осторожно, ты! Рука!
Она глотает «колы» из банки, ничуть не обеспокоенная.
– Джек, а ты?
– Классно было бы летать, – говорит он. – Так что я, думаю, стал бы эйром. Только не так, как в игре. Другой породы мьютов.
– Какой другой породы?
– Ну, как мы.
Она смеется:
– Да нет, ты послушай! Мы умеем делать такое, чего не умеют другие, так? Каждый из нас знает, что чувствует или думает другой – по крайней мере достаточно часто. Иногда у нас даже сны одни и те же!
– Это потому что мы близнецы, а не потому что мьюты.
– А откуда ты знаешь, что мы только близнецы, а не мьюты тоже?
– Ну, просто знаю.
– Но ты должна признать, что есть люди, которые умеют что-то вроде чтения мыслей и предвидения будущего…
– Всегда есть люди, умеющие то, чего не умеют другие. Большинство людей – средние. Некоторые выше среднего уровня. Есть такие, что всех могут одним пальцем уделать. Но если какой-то пацан умеет бегать быстрее меня, или лучше рисовать, или дроби в уме складывать, это еще не мьют. Смотри, разве Эйнштейн был мьютом?
– Может, и был. И вообще есть разница между «сечь математику» и «мысли читать».
– Я ж не говорю, что нет. Но не слишком большая. Ты вспомни, Джек, люди даже половину своего мозга не используют. И представь себе, что мы могли бы делать, если бы использовали сто процентов. Может быть, люди с ментальными возможностями лучше используют мозги, или используют не те участки мозга, что мы, все прочие. Но и мы тоже могли бы этому научиться. Вот как я думаю.
– А как научиться?
– Ха, хотела бы я знать! Я только говорю, что это возможно, вот и все.
– То есть ты думаешь, что в реальной жизни мьютов нет.
– Я думаю, что есть объяснения получше, как люди читают мысли и прочее в этом роде. Ну, кроме шарлатанов, конечно, потому что большинство как раз мошенники.
– А вчера ты говорила, что «Мьюты и нормалы» – это взаправду.
– Я говорила, что это метафора. Это не одно и то же. По-моему, если хочешь что-то объяснить, надо найти самый простой способ. Вот вчера – это хороший пример.
Джек останавливается и смотрит на нее: ощущение такое, будто она читает его мысли, только сама не понимает. Вообще между ними это не так уж необычно, но сегодня довольно страшновато.
– А чего там вчера?
Джилли допивает банку, потом отвечает:
– Ты говорил, что помнишь, как ехал на какой-то охрененной волне, потом тебя сбросило и унесло в море. Но я ничего такого не видела, а я ведь все время стояла на берегу. Видела я вот что: ты зашел в воду по пояс, и тебя первой же волной перевернуло. Итак, почему у нас разные воспоминания о том, что было? Потому ли, что – ну, не знаю – тебя похитили инопланетяне, потом подкрутили мне память, чтобы замести следы? Или ты стукнулся головой, когда тебя волна перевернула, и то, что ты считаешь памятью, на самом деле тебе примерещилось?
Джек мнется, не зная, что сказать. Навлекать на себя насмешку или презрение ему не хочется.
– Иногда правильным бывает самое дикое объяснение, – находится он наконец.
– А, так тебя на самом деле похитили инопланетяне?
– Ты сама понимаешь, что я не это хотел сказать.
– А что тогда? Слушаю внимательно.
– Да нет, не слушаешь. Ты уже все для себя решила. Ладно, проехали. Я иду обратно.
Он поворачивается, Джилли хватает его за руку – за больную, выше локтя. Он не может сдержать вскрик: как будто она нажала на болевую точку, о которой он даже не знал. Банка «колы» высказывает из онемевших пальцев, падает на песок и катится к воде, оставляя след карамельной пены. Джек вырывается в тот момент, когда Джилли его выпускает с выражением тревоги на лице.
– Ой, Джек, прости! Очень больно?
Боль в руке – как звенящий колокол, ясная и проникающая. Может, все-таки кость сломана? Глаза наполняются слезами, но он скорее умрет, чем прольет хоть одну.
– Я забыла про твою руку, – говорит она. – Честное слово, прости меня!
– Оставь меня в покое.
От дрожи в собственном голосе он ярится еще сильнее, отодвигает плечом Джилли и здоровой рукой поднимает опустевшую банку. И продолжает идти, не разбирая дороги, просто от Джилли подальше.
– Ну, не надо, Джек! – догоняет она его. – Не будь ребенком. Я не хотела, я же сказала.
– Джилли, я тебя предупреждаю.
– Слушай, давай ты меня тоже стукнешь? Я не буду давать сдачи, обещаю.
– Не хочу я тебя бить.
– Хочешь-хочешь!
– Не хочу! И заткнись.
– Я же знаю, что ты чувствуешь. Я же тоже это чувствую. Так что не пытайся мне соврать.
– Ладно, может, и хочу. Но я не дурак. Даже если ты не дашь сдачи, все увидят. И достанется мне, а не тебе.