Вспомни лето
Шрифт:
Он стиснул ее руку, давая понять, что внимательно слушает.., хотя сам не отрывал глаз от земли, стараясь заметить любую подстерегающую их опасность.
– Я всегда была самой маленькой и самой вредной в семье, – призналась она. – Поэтому подыскала для себя то, чего никто из нашего семейства не делал, и стала это делать лучше всех.
– Ездить верхом?
– Да. Мама и папа испытали огромное облегчение: я при деле и больше не поднимаю весь дом вверх дном.
Корд улыбнулся и посмотрел на ее обманчиво хрупкие пальцы.
– Значит, ты не была милым ангелочком?
– Я была настоящим чертенком. Но я этого тогда не знала, как не знала и другого: откуда у меня такая уверенность в своих силах. Я просто шла по жизни с одной мыслью: быть лучше всех.
– Точно так же, как твой отец.
– Ты его знаешь? – изумленно спросила Рейн.
– Многие в нашем кругу знают Чандлер-Смита, – уклончиво бросил Корд.
На сей раз Рейн не стала ни о чем допытываться. Ей нравилось держать его за руку, видеть, что он расслабился. Как хорошо, что он сейчас так близко! Она с наслаждением вдыхала его терпкий мужской запах. Это должно скоро кончиться, поэтому не надо омрачать прекрасные мгновения ненужными вопросами, на которые она не получит ответа…
Они остановились на вершине небольшого холма. Корд посмотрел издали на сухое русло реки.
– Еще светло, Рейн. Стоит поснимать.
Она потянулась к камере, а потом спохватилась, что ее рука все еще покоится в его руке. Взглянув на Корда, она увидела свое отражение в его горящих голубых глазах. Он медленно перебирал ее пальцы, и каждое прикосновение отзывалось в ней чувственной дрожью. Когда он отпустил руку Рейн, она испытала странную сосущую пустоту.
Корд отвел взгляд от ее дрожащих рук, настраивавших телеобъектив, и стал смотреть вдаль. Борясь с искушением обнять Рейн, он вынул из рюкзака блокнот и карандаш. Быстрыми, точными движениями он сделал набросок пейзажа на белом листе.
Взглянув на Рейн, Корд увидел, что она с трудом удерживает камеру с тяжелым объективом, установив экспозицию в одну секунду, чтобы поймать свет умирающего дня.
Всякий раз, взводя затвор, Рейн задерживала дыхание.
А затем отпускала кнопку, искренне надеясь, что аппарат не дернется во время съемки и изображение не смажется. Поскольку Рейн не собиралась оставаться здесь допоздна, то она не взяла с собой штатив для фотоаппарата.
С огромным сожалением она слушала, как медленно опускается затвор. Нет, ей никак не удержать камеру с объективом в полной неподвижности.
– Проклятие! – выдохнула она.
Корд мгновенно опустился перед ней на колени и повернулся спиной. Пораженная, Рейн смотрела на широкие плечи и черные короткие гладкие волосы.
– Вот тебе и штатив, – сказал он.
Она немного поколебалась, прежде чем опустить длиннофокусный объектив ему на плечо. Потом склонилась над ним, вздохнула, навела на резкость и сделала снимок.
Корд замер в неподвижности.
– Немного вправо, – попросила она.
Он передвинулся и снова замер.
– Я сейчас закруглюсь, – пообещала Рейн. – Я знаю, как трудно не шевелиться.
Но вместо того чтобы заняться съемкой и сделать панораму сплошной, без пропусков, она принялась разглядывать Корда. Ей неодолимо хотелось прикоснуться к нему, исцелить его душевные раны, развеять все тревоги и сомнения…
– Закончила? – спросил он, шевеля одними губами.
– Гм… – Рейн пыталась собраться с мыслями. – Еще раз. Чуть вправо.
Он безропотно подчинился. Она сделала снимок, потом еще один, для страховки.
– Все, – быстро сказала она, – Если ты когда-нибудь захочешь поменять род деятельности, я дам самые лучшие рекомендации. Из тебя получился прекрасный штатив. Где ты этому научился?
– На охоте в джунглях. – Он поднялся и оказался лицом к ней.
Его реакция поразила Рейн не меньше слов. Она и сама знала, что люди вроде Корда охотились в джунглях исключительно на людей. Ей не надо было об этом спрашивать.
Ветер разметал ее каштановые волосы и швырнул прядь в лицо Корду. Он жадно вдохнул запах Рейн.
– Я могу дать тебе карту твоей дистанции с точностью до последнего сантиметра, – спокойно проговорил он. – На полях ее полно замечаний: контроль за толпой, возможные точки для снайперов, траектории полета пуль, укромные места, возможные мишени, направление распыляемых газов в зависимости от ветра и влажности. Но ты не хочешь, не так ли? Даже если я бы стер все эти ужасные пометки. Тебе претит иметь преимущества перед другими наездниками.
Словно завороженная, не в силах произнести ни слова, Рейн кивала.
Газы. Снайпер. Цель.
Она всегда смотрела на карьеру отца глазами ребенка: отца никогда не было там, где ей хотелось бы.
Но теперь Рейн посмотрела на нее другими глазами.
Внезапно она всеми фибрами души ощутила, как опасна такая работа. Казалось бы неуязвимый, Корд Эллиот каждый день ходит по лезвию бритвы. Смерть всегда рядом, всегда начеку, она подстерегает любую неудачу, не прощает ни малейшей оплошности.
По крайней мере отца ждут жена и дети; у него есть дом, полный любви и тепла, где он может укрыться и зализать раны. У Корда нет подобного пристанища. Он посвятил свою жизнь охране хрупкого мира, в котором сам никогда не был достаточно удачлив. Он мог умереть, не узнав, что такое семейный тыл.
Снайпер. Бомбы. Засада.
Смерть.
Рейн похолодела от ужаса, одновременно ощутив, как возведенная ею стена начинает таять, а оборона – рушиться. В Корде Эллиоте было что-то такое, от чего она не могла отмахнуться, чего не могла игнорировать; правда, подходящее слово не приходило в голову, поскольку оно было из другого языка, доселе незнакомого ей.
Рейн спрашивала себя; а знает ли Корд этот язык, разделяет ли он ее чувства? Если знает, тогда ясно, почему он стоит так же неподвижно, как и она, не в силах сбросить оцепенение: мир сошел со своей оси. В нем не осталось никого, кроме Корда.