Вспомни меня
Шрифт:
– Я действительно вышла тогда из себя, но не помню, чтобы я ее ударила.
– Вы выпили?
– Возможно, немного. Вообще, мне нельзя, и Джоанна знает об этом.
– Что бывает, когда вы выпьете, Сара?
Не понимаю, к чему она ведет. Сперва – после бокала-другого – все нормально. Потом начинает болеть голова и мучить чувство стыда.
– Я не доктор Джекил и мистер Хайд, если вы на это намекаете. Я не превращаюсь в чудовище.
– Я ни на что не намекаю. Личность многих людей под действием алкоголя меняется
– У меня нет алкогольной зависимости. Джоанна никогда не дала бы мне перебрать со спиртным.
Нур, кивнув, что-то записывает.
– А лекарства, Сара? – спрашивает она, не поднимая глаз от блокнота. – Что вы принимаете?
– Таблетки от перепадов настроения и тревожных состояний.
– По рецепту?
– Да, антидепрессанты мне выписал наш семейный врач. Иногда еще средства от головных болей, их назначила доктор Ханна Лукас, мой психиатр.
Нур записывает и это. По-прежнему не глядя на меня, спрашивает:
– Сара, ваша сестра боялась вас?
– Боялась?! – Я смеюсь. – Скорее, наоборот. Я жила в ее доме, на ее деньги. Она была главной, я должна была ее слушаться.
Мы часто шутили на эту тему. Когда приходил мойщик окон, то всегда спрашивал: «Босс дома?» Все вокруг знали, кто в доме хозяин.
– Вас это задевало? То, что она вас контролирует? Вы ведь взрослая женщина, а вами по-прежнему командует старшая сестра. Думаю, многие бы вам посочувствовали – особенно если иногда она была слишком властной.
Да, в умелом выборе слов Нур не откажешь. Я вижу, куда она метит. «Была слишком властной» – то есть контролировала каждый мой шаг и не давала вздохнуть свободно. Нур хочет растравить в моей памяти мелкие обиды и размолвки, тыкая в них, как в затянувшуюся ранку, заставить выйти из себя и потом использовать это. Я до боли сжимаю вместе ободранные ладони, чтобы собраться.
– Джоанна была прекрасной сестрой. Она всегда заботилась обо мне. Да, иногда мы спорили, но это случается между близкими людьми. Я любила ее и никогда, ни за что не причинила бы ей вреда!
Нур вновь склоняется над папкой. Ее волосы коротко, по моде подстрижены; иссиня-черные, цвета воронова крыла локоны отливают шелковым блеском. Ногти, короткие, но тщательно ухоженные, покрыты бледно-розовым лаком. Она поднимает голову, встречает мой изучающий взгляд и улыбается в ответ. Потом достает из папки фотографию, кладет на стол между нами и разворачивает ее ко мне. Кэсси и Снелл подаются вперед, разглядывая снимок.
Я сижу как сидела, хотя внутри у меня все холодеет, будто кровь разом отхлынула от сердца. Я знаю, что на фото. Надо было давным-давно от этого избавиться, но такое вечно откладываешь на потом и в итоге забываешь. Пока его не сунут тебе прямо под нос в полицейском участке, расспрашивая о твоих вспышках ярости. Хуже не придумаешь.
Снимок показывает засов – на двери в мою спальню.
– Кто установил этот запор? – негромко спрашивает Нур.
Я сглатываю, словно пытаясь проглотить свой страх.
– Джоанна.
– Для чего она установила его на вашу дверь?
Кэсси и Снелл смотрят на меня во все глаза. Я буквально слышу, как крутятся шестеренки у них в голове.
– Она опасалась, что я могу напасть на нее.
Глава 8
Шестнадцать лет назад
Я всегда считала, что в библиотеке должна быть тишина, а не шум до небес от буйной толпы дошколят, колотящих в бубны. Прячась от какофонии, я опускаюсь на пуфик из кожзаменителя в дальнем углу. Ноги слегка дрожат после непривычно долгой ходьбы. На доске объявлений висят постеры кафе «без собак» и прогулок для людей с деменцией и их опекунов. Или наоборот? Иногда слова у меня путаются, и я попадаю в лингвистический тупик; либо долго, обходными путями подыскиваю нужные. Джоанну это раздражает. Ничего удивительного – саму бесит.
Детишки заводят «Плыви, плыви, моя лодка», безбожно перевирая мотив. Не понимаю, как сестра выдерживает. Она просто помешана на всех этих группах, собраниях и прочем. Чаепития в местном клубе, пока Джеймс возится с деревянным паровозиком и рельсами. «Прыжки и стишки для самых маленьких», где все дружно агукают и хлопают в ладоши. Болтовня с другими мамашами на занятиях «Маленьких тигрят» – кошмарно шумном мероприятии в спортзале с гуляющим эхом, где устроено что-то вроде полосы препятствий, которые Джеймс в основном с ревом обегает.
– Мне нужно куда-то выходить, чтобы общаться с кем-то на равных, – обычно говорит Джоанна.
Я стараюсь не брать близко к сердцу то, что мои способности к этому ставятся таким образом под сомнение.
– …И для Джеймса полезно – пусть играет с другими детьми.
Слова повисают в воздухе облаком ядовитого газа – подразумевается, что у мальчика нет и уже никогда не будет братьев или сестер. Роберта за все это время Джоанна не упомянула ни разу. Порой я застаю ее с их свадебным фото в руках; заметив меня, она тут же ставит его на место. Разве подобное молчание вообще нормально?
Об аварии она тоже никогда не говорит. В моей памяти зияют пробелы – из нее стерлось не только случившееся, но и несколько предшествующих лет. Месяцы, которые я провела в больнице, тоже. Я помню «Хилвуд-хаус» и доктора Лукас; постепенно у меня восстановилась кратковременная память. Однако период в районе моих двадцати пяти пропал. Правда, если момент самой аварии исчез полностью, оставив непроницаемую тьму, то годы перед ней представляют скорее нечто темно-бурое, вроде смога или заилившегося пруда, в котором иногда мелькают какие-то смутные очертания, клочки и тени.