Вспомни меня
Шрифт:
Кэсси обнимает меня, и я буквально падаю в ее объятья, вдыхая запах кокоса и жевательной резинки. Перья на сережках щекочут мне щеки. Я рыдаю, пока футболка девушки не становится мокрой от моих слез. Встреться мы еще раз – и я даже не узнаю ее. Без кардиганового кода Джоанны меня теперь окружают одни незнакомцы.
Кэсси находит для меня пристанище. Немного пассов над телефоном, и вот я уже заселена в отель «Премьер-Инн» (рейтинг 4 на «Трип Эдвайзер»). Такси ждет, чтобы отвезти меня туда. Ее доброта меня трогает – это совсем не входит в обязанности «ответственного представителя». Для оплаты есть кредитка, которую Джоанна оставляла мне на крайний случай. Я даже не знаю, какой там лимит расходов – никогда прежде не
Номер в самом конце мрачного коридора, но чистый и удобный, с большой кроватью и тюлевыми занавесками. Окна выходят на парковку и канал за ней. Не люблю каналы. Там, где мы росли, тоже был один; мать всегда говорила, что рядом с ним ошиваются всякие отбросы, и чтобы мы не смели подходить к нему после наступления темноты. Даже сейчас, при свете солнца, от поблескивающей темной воды мне как-то не по себе. Задернув шторы, я буквально валюсь на кровать, одеревеневшая от усталости. Если просто лежать вот так, не вставая с постели, скоро ли я умру? И заметит ли мою смерть хоть кто-нибудь теперь, когда Джоанны нет? Единственный, кто у меня остался, это Джеймс, но он молод, у него впереди вся жизнь. Ему ни к чему обуза в виде старой безумной тетушки.
Отражение в зеркале заставляет меня вздрогнуть – бледное, измученное лицо, фиолетовые синяки вокруг шеи. Кто мог совершить такое? Я все верчу в уме слова Джоанны: «Он как здесь оказался?», пытаясь соотнести раздраженно-усталый тон с кем-то из наших – или, правильнее сказать, ее – знакомых. Однако немалая часть ее жизни проходила вне дома, и о целой куче потенциальных кандидатов я вообще не имела ни малейшего понятия. Может быть, тот, с работы, которого она терпеть не могла?
Я вдруг припоминаю странный разговор, который состоялся у нас недавно. Сестра спросила, что бы я сделала, если бы узнала о чьем-то проступке. Сообщила бы об этом как положено или дала шанс все исправить?
– Смотря, что именно человек совершил, – ответила я тогда. – Какие-то вещи можно исправить, какие-то нет. Ну и надо все тщательно проверить.
– Да-а, – задумчиво протянула она, взвешивая мои слова, – нельзя сломать кому-то жизнь, полагаясь только на слухи.
Потом она тряхнула головой:
– А, забудь. Это я так, гипотетически.
Разговор и правда затерялся где-то в глубинах моей памяти, а сейчас всплыл на поверхность, сверкая будто солнечные блики на воде и звеня от значимости. Получается, Джоанна узнала что-то о ком-то, а этот кто-то в ответ решил заставить ее замолчать наверняка? Вздрогнув, я еще раз проверяю, заперта ли дверь спальни. «Здесь ты в безопасности, – успокаиваю я сама себя, – никому до тебя не добраться». Однако я считала, что дома мне тоже ничего не грозит, и вот чем это закончилось.
Глава 10
Джоанна преследует меня повсюду. Я так долго жила с ней и настолько полагалась на нее во всем, что любой, самый мельчайший аспект повседневности напоминает мне о ней. Стоя в темной комнате, я запиваю песочное печенье (бесплатное угощение от отеля) чаем с четырьмя кубиками сахара на чашку и буквально слышу ворчливые предостережения сестры о диабете и холестерине. На полу валяется мокрое полотенце, кровать не застелена, в завтрак я приняла лишнюю таблетку диазепама… Джоанна сказала бы, что я «совсем себя распустила». Она не терпела, когда люди пасуют в кризисной ситуации. Сама она, рано овдовев, осталась с ребенком на руках, тяжелобольной сестрой и страдающей деменцией матерью и как-то справилась. Просто не оставалось другого выбора. И все же я, лучше, чем кто-либо другой, знала, что Джоанна далеко не так сильна, какой хочет казаться. Мне были известны ее слабости, ее уязвимые места. От собственной сестры не спрячешься. Наверное, поэтому именно я могла достать ее по-настоящему – я знала истинную Джоанну, а не ту, какой она представала в соцсетях.
Внезапно раздается трель гостиничного телефона. Меня затопляет паника, сердце колотится как бешеное. Кто может сюда звонить?! Никто ведь не знает, что я здесь!.. Через некоторое
– Тетя Сара?
– Джеймс!
Я едва могу разобрать его слова. Связь плохая или он плачет? Сама я реву – оттого что он теперь тоже знает, произошедшее каким-то образом стало более реальным. Его голос то и дело прерывается, я улавливаю только «опознать тело». Вклинивается кто-то еще – видимо, та самая сотрудница полиции – со словами о том, что Джеймсу нужно время, чтобы оправиться от горя, и необходима поддержка в этой тяжелой ситуации. Тут связь окончательно пропадает. Я продолжаю стоять с телефоном в дрожащих руках. Может быть, еще перезвонят? Чего хотел Джеймс – чтобы я сама опознала тело? Каким образом?! Я не представляю даже, как мне туда добраться в одиночку. От одной мысли у меня начинают буквально вскипать мозги и бешено колотиться сердце. Я никогда не отправлялась куда-то далеко без Джоанны. Не знаю, с чего и начать. Вызвать такси? А как это сделать? У меня перехватывает дыхание, я хватаю воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Без сестры я ни на что не способна!
Как я могу поддержать Джеймса, если не в состоянии позаботиться о себе самой? Нашей опорой всегда была Джоанна. Только благодаря ей мы оставались на плаву. Без нее, совершенно очевидно, мы оба идем ко дну. Для меня простой поход в магазин может обернуться панической атакой. Джеймс, начав жить отдельно, едва в состоянии удержаться хоть на какой-нибудь работе; он совершенно не приспособлен к жизни. Здесь мы мальчика упустили. Ему по силам поймать какую-нибудь редкую бабочку, определить птицу по голосу, пройти за день тридцать миль, но вряд ли известно, кто сейчас премьер-министр, или как получить лицензию на прием ТВ-программ.
Только мне ли судить? За меня тоже все делала Джоанна, мой посредник в сношениях с внешним миром, буфер между мной и ним. Без нее я чувствую себя, как краб без панциря – голой и уязвимой. Это, конечно, смехотворно – как-никак мне сорок шесть, и я живу в богатой стране с отлаженной социальной системой, – и тем не менее я ощущаю себя младенцем, брошенным умирать на горном склоне.
Я вновь начинаю рыдать, но уже не по Джоанне – по себе.
Нервы на пределе. Вся на взводе, я сижу на кровати, теребя покрывало и не спуская глаз со входа в номер. Каждый звук – хлопнувшая вдали дверь, вскрик ребенка, шум тележки горничной – вонзается в меня словно нож. Я подперла ручку стулом, хотя вряд ли это защитит меня от того, кто на нас напал.
Чтобы отвлечься, я начинаю ходить по комнате – девять шагов от двери до окна, четыре от стола до кровати. Измерения моей новой жизни. Прочитываю от корки до корки буклет отеля – кто знает, сколько придется здесь пробыть. По требованию мне могут предоставить дополнительные подушки и туалетные принадлежности. В номер разрешено приносить еду из ресторана. Ели бы я еще могла заставить себя туда выбраться… Мне невыносима сама мысль о том, чтобы выйти за дверь. Я не чувствую себя здесь в безопасности, но снаружи и вовсе ждет неизвестность. Знает ли персонал, почему я здесь? Начнутся взгляды, вопросы, в меня будут тыкать пальцами…
Где-то в коридоре хлопает дверь, слышатся приближающиеся шаги и голоса. Я замираю в ужасе – сюда?! Один голос – женский – произносит что-то неразборчивое, мужской отзывается громким смехом, так близко, как будто прямо здесь, у меня в номере. Они проходят мимо. Теперь, не давая расслабиться, громыхает тележка горничной. Меня страшит мысль, что она может войти сюда, что я встречу чужой оценивающий взгляд, но я не могу заставить себя высунуться наружу и повесить табличку «Не беспокоить». Вместо этого я торчу под дверью, выглядывая через линзу глазка. В коридоре никого, однако странная, искаженная перспектива вносит нечто угрожающее. Кажется, едва я приоткрою створку, как тут же кто-нибудь появится – постоялец, горничная, убийца…