Вспомни меня
Шрифт:
Я включаю телевизор, прыгая с канала на канал, словно блуждающий по разным измерениям призрак, выхватывая осколки жизней других людей, которые помогают раненым животным, реставрируют старые дома или готовят изысканные блюда на затянутой паром кухне. Внезапно я натыкаюсь на местные дневные новости – на экране наш дом, с полицией у входа; перед калиткой – охапка цветов и свечи.
Мгновение спустя я стою перед телевизором на коленях, прижав ладони к лицу, с бешено колотящимся в груди сердцем. Какая-то женщина говорит о своей реакции на известие о случившемся.
– Просто не знаю, как сказать детям. Никогда не думаешь, что такое может произойти совсем рядом.
Корреспондент обращается к другой, которая представляется другом семьи.
– Такая приятная леди, всегда хорошо
Она все говорит и говорит. Чего на нее тратят столько эфирного времени?! «Сестра вообще затворница…» Кто дал ей право так обо мне отзываться?! Не думаю, что она на самом деле хорошо знает нашу семью – в лучшем случае, это какая-нибудь подруга Джоанны. Еще рассуждает о причинах… Пиявка, присосавшаяся к трагедии!
Новости переходят к следующему сюжету, следующей человеческой драме – что-то об ошибочном онкологическом диагнозе. Скоро и наша история потеряет новизну, уйдет в прошлое. Люди сперва еще будут вспоминать: «Спелдхерст-роуд… не там ли кого-то убили?», а потом забудут окончательно. Все мы однажды исчезнем без следа, как пятнышко от дыхания на холодном стекле…
Глава 11
То плача, то глотая успокоительное, я наконец кое-как засыпаю, погружаясь в странные видения и выныривая из них. В глубинах моего сознания вспыхивают и угасают следы воспоминаний, словно огонек спички в темноте. Я танцую босиком в пустом доме, украдкой улыбаясь отражению какого-то мужчины в зеркале… По загородной дороге несется машина, из открытых окон вырывается громкий смех и несется по ветру невесомым ярким шарфом. Звук искажается, переходя в детский плач. Вдруг кто-то говорит мне прямо в ухо, так что я чувствую на шее теплое дыхание: «Ибо возмездие за грех – смерть» [1] . Это голос Джоанны, она здесь, в комнате!
1
Новый Завет. Послание к Римлянам, 6:23. (Здесь и далее прим. перев.)
Мгновенно проснувшись, я вскакиваю в кровати. Вокруг темнота и тишина, рядом никого нет, хотя голос все еще звучит у меня в голове. Я пытаюсь удержать его, испить до капли ощущение присутствия Джоанны, но он ускользает, превращаясь в далекое эхо, растаивая рябью на воде. Я не верю в жизнь после смерти – вся моя вера давно улетучилась, вышла словно воздух из спущенного шарика. Просто мое подсознание пытается так справиться с травмой; однако иллюзия того, что Джоанна, пусть на миг, была рядом, действует на меня утешающе.
«Ибо возмездие за грех – смерть». Из нас двоих «плохой девочкой» всегда была именно я. Я нарушала запреты матери, навлекая наказание на нас обеих. При первой возможности я сбежала, оплатив месячную аренду части дома в Лондоне деньгами, оставленными мне бабушкой. Я меняла одну временную работу за другой – лишь бы хватало на вечеринки, путешествия и тусовки. Я была молода и изо всех сил старалась наверстать упущенное.
Даже сейчас я улыбаюсь, вспоминая о тех годах. Отличное было время, пусть по большей части оно и скрыто в пьяном тумане. Да и почему я должна чувствовать себя виноватой? Только потому, что Джоанна решила жить с матерью и стелиться перед ней? Я пытаюсь представить, как они тогда остались вдвоем. Деменция уже давала свои ростки, религиозная мания матери становилась все сильнее… Я видела это, приезжая домой на Рождество или в безденежные периоды, потеряв очередную работу. Потом Джоанна тоже уехала. Нашла хорошее место, купила неплохую квартиру, встретила Роберта, вышла замуж, родила…
Все это я помню смутно; даже день свадьбы сестры словно в тумане. Или я и тогда напилась? Мать сидела в церкви, похожая в своем строгом синем костюме на кассиршу банка. «Красота проходит, Сара, а порченый товар никому не нужен». Напутствие в самый раз для свадьбы, матушка.
Джоанна была в длинном
Поплакав, я снова засыпаю. Будит меня звук хлопнувшей двери и запах бекона. В животе урчит от голода. Неудивительно – уже больше девяти. За последние сорок восемь часов от меня остались кожа да кости. Будь я моложе, такая потеря веса меня порадовала бы, но сейчас, в возрасте за сорок пять, это придает мне изнуренный вид и только.
Сколько я здесь еще пробуду? И как мне добираться отсюда домой? Домой… Вновь накатывает паника, сердце колотится так, что, кажется, сейчас разорвется. Умру, и никто даже не узнает. Была бы здесь Джоанна, она отвлекла бы меня разговорами и сунула лишнюю таблетку диазепама. Увы, теперь я совсем одна, запертая в номере, как в ловушке, и пульс под пальцами все никак не успокаивается.
Стук в дверь возвращает меня к реальности.
– Тетя Сара, ты здесь?
Джеймс! Мы не из тех, кто обнимается при встрече, но сейчас я неуклюже прижимаю его к себе, и мы сталкиваемся локтями и плечами.
– Мне сказали, что ты тут, – говорит он, освобождаясь, и показывает такую же ключ-карту, как у меня. – Я рядом, в двести двадцать третьем. Попросил записать на твой счет – ты ведь не против?
Ну конечно! Впервые после случившегося я чувствую, что могу дышать свободно – глубокий вдох и прерывистый, с облегчением выдох. Джеймс в каких-то четырех дверях от меня, на другой стороне коридора – ближе, чем когда-либо за последний год, но все равно слишком далеко для нашего полного ужасов мира. Я хотела бы лечь на дно, задраить люки и не отпускать племянника от себя ни на шаг. Может быть, попросить, чтобы нам дали соседние номера, или это будет выглядеть странно? Я напоминаю себе, что он уже взрослый и ему нужно свое пространство. Если я буду чересчур много требовать, то лишь отпугну Джеймса.
– Можно? – спрашивает он тем временем, кивая поверх моего плеча.
– Да, да, входи.
Я втаскиваю его внутрь. Он заполняет собой всю комнату – своим ростом, молодостью, переливающейся через край болью… Скулы у него заострились, под глазами фиолетовые круги. В этом есть какая-то странная интимность – оказаться вдвоем здесь, на фоне моей неубранной постели с крошками от печенья. Возле чайника использованные пакетики с заваркой, на полу валяются мокрые полотенца… Джоанна пришла бы в ужас, однако Джеймс ничего не замечает. Шаркая ногами, он подходит к окну и смотрит сквозь тюлевые занавески на парковку внизу. Тонкие плечи сгорблены, и мне хочется подойти сзади, обнять, утешить мальчика в его горе – материнская ласка, которой я сама отчаянно жажду. Но разве смогу я заменить Джоанну? Я не умею всего этого, не знаю, что сказать. Как мне объяснить случившееся?
– Твоя мама… – Я запинаюсь, не находя нужных слов.
Он оборачивается с перекошенным от горя лицом, падает на стул и обхватывает голову руками.
– Я уже опознал… тело. По видеосвязи – так я не смог.
Джеймс запускает пальцы в свои темные волосы.
– Жалкий трус. Я подвел ее. Кто-то должен был быть там, с ней.
Я облегченно выдыхаю – по крайней мере, теперь мне самой не придется покидать номер ради этого важного дела. Присев на краешек кровати, я беру племянника за руку. Пальцы у него длинные, тонкие и сильные, как у пианиста.