Вспомни о Флебе (перевод Г. Крылов)

Бэнкс Иэн

– Слушаюсь, капитан, – сказал Авигер, издевательски приложил руку к виску и двинулся туда, где лежало тело идиранина.

– Ну, ладно, – сказал Хорза остальным, – тронулись.

Они вошли в пешеходный туннель в тот момент, когда Авигер приземлился на промежуточном уровне пандуса.

Авигер посмотрел на идиранина. Бронированный скафандр его был весь в ожогах и дырах. Одна нога и одна рука отсутствовали, поверхность пандуса вокруг него была покрыта черной коркой засохшей крови. С одной стороны голова идиранина была обожжена, а в том месте, куда Авигер пнул ее, кератин под глазницей треснул. Глаз, мертвый, распахнутый, истекающий чем-то вроде гноя, взирал на Авигера; казалось, что он свободно висит в своей костяной полусфере. Авигер установил режим одиночной стрельбы и навел ружье на мертвую голову. После первого выстрела глаз вылетел из глазницы. После второго под тем, что, видимо, прежде было носом, образовалась дыра, из которой хлынула струя зеленоватой жидкости – прямо на грудь Авигерова скафандра. Он брызнул

немного воды из фляжки на зеленое пятно и смыл его.

– Дерьмо, – пробормотал он себе под нос, закидывая ружье на плечо. – Все это… сплошное дерьмо.

– Смотрите!

Они углубились в туннель не больше чем на пятьдесят метров, а Авигер был у входа и направлялся к остальным, когда раздался крик Вабслина. Они остановились, глядя на экран масс-детектора.

Почти в центре густой сетки зеленых линий виднелось серое пятно – след реактора, к которому они уже привыкли: детектор реагировал на ядерное топливо в оставшемся позади поезде.

На самом краю экрана была заметна еще одна аномалия – километрах в двадцати от них, прямо по курсу. Это не было серое пятно или ложный след. Это была резкая, яркая световая точка – звезда на экране.

12

КОМАНДНАЯ СИСТЕМА: ДВИГАТЕЛИ

– … Небеса – как ледяная шуга, ветер пробирает до костей. Большую часть пути для снега было слишком холодно, но один раз за одиннадцать дней и ночей он все же пошел. Мы брели по ледяному полю, пурга выла и кусала, как зверь со стальными челюстями. Кристаллы льда текли сплошным потоком по твердой, замерзшей земле. Ни смотреть сквозь метель, ни дышать в ней было невозможно, даже стоять было невероятно трудно. Мы выдолбили ямку, неглубокую и холодную, и лежали в ней, пока небеса не прояснились… Мы шли пешком – не шли, а плелись, все израненные. Некоторых мы потеряли, когда кровь в них замерзла. Один просто исчез – ночью, в метель. Некоторые умерли от ран. Одного за другим мы теряли наших товарищей и наших слуг. И каждый умолял нас употребить его тело для нашей пользы. У нас было так мало еды, мы все понимали, о чем они ведут речь, мы все были готовы. Есть ли жертва более полная или более благородная?… Когда вы плакали на этом воздухе, слезы замерзали у вас на лице, издавая треск, как лопнувшее сердце… Горы. Высокие перевалы, на которые мы взбирались, страдая от голода, дыша горьким разреженным воздухом. Снег представлял собой белый порошок, сухой, как пыль. Вдыхая его, ты обмерзал изнутри. Снежные хлопья, срывавшиеся с неровных склонов из-под ног идущих впереди, обжигали горло, как кислотный спрей. Я видел радуги в кристаллических снежно-ледяных занавесях, образующихся после нашего прохода, и начинал ненавидеть эти цвета, замерзающую сухость, разреженный высокогорный воздух и темно-синие небеса… Мы пересекли три ледника и потеряли в трещинах двух наших товарищей. Они провалились глубоко, за пределы видимости и слуха, дальше, чем достигало эхо… Почти в самом центре горного кольца мы вышли к болоту – оно лежало в этом котловане, как конец всем надеждам. Поскольку двигались мы слишком медленно, то впали в некое подобие ступора и не успели спасти нашего кверла, когда вошли туда и нас стало затягивать в топь. Мы полагали, что это невозможно при такой низкой температуре воздуха, под негреющими солнечными лучами. Мы думали, что болото должно быть замерзшим и увиденное нами – лишь иллюзия, что кверл вовсе не провалился навсегда в темную топь, и сейчас в наших глазах прояснится, и он вернется к нам… Мы слишком поздно поняли, что это нефтяное болото: лишь после того, как его смолистые глубины взяли с нас дань. На следующий день, когда мы все искали способ пересечь эту топь, мороз стал еще сильнее, и даже это болото оказалось схвачено холодом, и мы быстро перешли на другую сторону… Среди замерзшей воды мы начали умирать от жажды. Растопить снег нам было нечем, кроме наших тел, а если мы принимались есть эту белую пыль, то скоро от холода впадали в прострацию, и тогда речь и шаги замедлялись. Но мы шли и шли, хотя холод изводил нас, когда мы бодрствовали и когда пытались уснуть, а резкое солнце среди полей сверкающей белизны слепило нас, наполняя глаза болью. Ветер хлестал нас, снег пытался нас поглотить, горы, как черный хрусталь, вставали на нашем пути, ясными ночами нас устрашали звезды, но мы продолжали идти… Почти две тысячи километров, представляешь себе, карлик? С минимальным запасом еды, которое мы смогли унести после катастрофы, с тем минимумом оборудования, которое не превратила в металлолом эта зверюга с Барьера, и еще с нашей решимостью. Когда мы оставили линейный крейсер, нас было сорок четыре, двадцать семь – когда мы начали наш путь по снегу: восемь моих соплеменников и девятнадцать меджелей. К концу путешествия нас осталось двое и еще шесть слуг… Тебя удивляет, что мы обрушились на первое же место, где были свет и тепло? Тебя удивляет, что мы брали, а не просили? Мы видели, как отважные воины и их преданные слуги умирают от холода, видели, как в изнурении, словно под тяжестью льда, падают наши товарищи. Мы смотрели в безоблачные, безжалостные небеса мертвой, чужой планеты и спрашивали себя – кто кого будет есть с наступлением рассвета? Поначалу мы шутили на эту тему, но потом, когда позади остались тридцать дней пути и большинство

из нас лежали в ледяных оврагах, горных ущельях или в желудках товарищей, это уже не казалось нам смешным. Некоторые из погибших последними, наверно, разуверились в том, что мы идем правильным путем; я думаю, они умерли от отчаяния… Мы убили твоих друзей-гуманоидов, этих мутаторов. Одного из них я убил собственными руками, другой – первый – достался меджелю и погиб во сне. Тот, кто был в пультовой, храбро сопротивлялся, а когда понял, что ему конец, уничтожил немало приборов. Я уважаю его. Был еще один – он затеял схватку в том месте, где у них было хранилище. Он тоже умер с честью. Не стоит сокрушаться о них. Я буду смотреть в лицо своему начальству с правдой в глазах и сердце. Они не станут наказывать меня. Они меня наградят, если я когда-либо предстану перед ними.

Хорза шел по туннелю следом за трехногим идиранином, давая Йелсон отдохнуть от роли конвоира. Хорза попросил Ксоксарле рассказать ему, что случилось с отрядом, добравшимся до планеты внутри животного чай-хиртси. Идиранин ответил ему долгим монологом.

– Другая, – сказал Хорза.

– Что ты сказал, гуманоид? – разнесся по туннелю громоподобный голос Ксоксарле.

Он даже не поворачивал голову, разговаривая с Хорзой. Он говорил, обращаясь к воздуху пешеходного туннеля, ведущего на станцию семь; его мощный басовитый голос был слышен и Вабслину, и Авигеру, которые шли в арьергарде маленького пестрого отряда.

– Опять, – устало сказал Хорза в затылок идиранина. – Во сне была убита она, женщина.

– О ней позаботился меджель. Мы положили их в коридоре. Кое-что из их припасов оказалось съедобным. Вкус еды показался нам божественным.

– И когда это случилось?

– Дней восемь назад, думаю. Здесь трудно следить за временем. Мы сразу же попытались соорудить масс-детектор, зная, что он нам здорово поможет, но нам это не удалось. У нас было только то, что осталось неповрежденным на базе мутаторов. Большую часть нашего оборудования уничтожила зверюга Барьера, еще кое-что пришлось бросить, когда после схватки с ней мы пустились сюда, кое-что осталось на дороге по мере того, как наши умирали.

– И вы, верно, сочли, что вам крупно повезло, когда так легко нашли Разум.

Хорза не сводил глаз с высокого идиранина, нацелив ружье в его шею. Тот, вероятно, был ранен (Хорза достаточно хорошо знал идиран и по походке Ксоксарле видел, что его мучит боль), но все же представлял опасность. Тем не менее Хорза был готов слушать его – так быстрее шло время.

– Мы знали, что он покалечен. Когда мы нашли его на станции шесть, а он не шелохнулся и ничем не показал, что заметил нас, мы решили, что это явные признаки его повреждения. Нам уже было известно, что на планету прибыли вы; это случилось всего день назад. Мы порадовались удаче, без всякой задней мысли, и стали готовиться к отходу. Вы успели буквально в последнюю минуту. Еще немного, и мы бы запустили этот поезд.

– Скорее превратились бы в радиоактивную пыль, – сказал Хорза идиранину.

– Можешь думать, что тебе угодно, карлик. Я знал, что делаю.

– Не сомневаюсь, – скептически заметил Хорза. – Почему вы забрали все оружие с собой и оставили этого меджеля с пустыми руками?

– Мы собирались взять одного из мутаторов живым и допросить его, но у нас не получилось. Тут наша вина, без вопросов. Если бы нам это удалось, мы могли бы быть уверены, что нас никто не опередит. Ведь мы сильно опоздали. Мы взяли с собой все имевшееся оружие и оставили слугу на поверхности с одним только коммуникатором, чтобы…

– Мы не нашли коммуникатора, – прервал его Хорза.

– Отлично. Он должен был его прятать, когда не пользовался им, – сказал Ксоксарле и продолжил: – Итак, все имевшееся оружие мы сосредоточили там, где оно могло понадобиться больше всего. Когда мы поняли, что в туннелях, кроме нас, никого нет, мы послали наверх слугу с оружием для нашего часового. К несчастью, слуга появился там вскоре уже после вашего прибытия.

– Не беспокойся, он хорошо дрался – чуть не снес мне голову.

Ксоксарле рассмеялся. Хорза чуть вздрогнул при звуках этого смеха – тот был не только громок, но и жесток: в голосе Ксоралундры Хорза таких интонаций не слышал.

– Значит, его бедная рабская душа упокоилась в мире, – прогрохотал Ксоксарле. – Его племени не приходится мечтать о большем.

Хорза не позволил делать остановок, пока они не прошли полпути.

Они сидели в пешеходном туннеле и отдыхали. Идиранин находился вдалеке от всех, Хорза – метрах в шести от него, у другой стены, с ружьем наготове. Рядом с ним сидела Йелсон.

– Хорза, – сказала она, посмотрев сначала на его скафандр, потом на собственный, – я думаю, мы можем взять антиграв с моего скафандра – он легко снимается. Его можно приделать к твоему. Вид, может, будет не очень, но работать эта штука будет.

Она посмотрела Хорзе в лицо. Его глаза на мгновение переместились с Ксоксарле на Йелсон и тут же вернулись назад.

– Ничего-ничего, – сказал он. – Оставь его при себе. – Он легонько подтолкнул ее локтем свободной руки и понизил голос. – Ведь ты носишь немного лишнего веса. – Он фыркнул, а потом, изображая боль, потер бок в том месте, куда дала ему тычок Йелсон – довольно сильный, так что Хорзу чуть отбросило в сторону. – Ай-ай, – простонал он.

– Жаль, что я тебе сказала, – пробормотала она.