Вспомни о Флебе (перевод Г. Крылов)

Бэнкс Иэн

От ног не было никакой пользы. Может быть, ему было бы легче, если бы и две другие оторвало целиком.

Он полз с помощью одной целой руки, хватаясь за кромку пандуса и подтягивая себя изо всех сил.

После каждого движения тело его пронзала мучительная боль. Он рассчитывал, что с каждым подтягиванием боль будет уменьшаться, но этого не происходило; ему казалось, что в те – слишком долгие – секунды, когда он волочил свое переломанное, кровоточащее тело по усыпанному осколками пандусу, вдоль его кромки, все сосуды в организме наполнялись кислотой. Он тряс головой

и бормотал что-то себе под нос. Он чувствовал, как кровь вытекает сквозь трещины в теле, которые слегка залечились, пока он лежал без движения, а теперь снова разошлись. Он чувствовал, как слезы сочатся из единственного глаза, ощущал медленный ток целительной жидкости в том месте, где находился второй глаз, теперь вырванный.

Перед ним сквозь яркий туман светилась дверь; через нее шел слабый воздушный поток, образуя в дыму вихри. Ноги тащились следом за телом, а грудь скафандра пропахала небольшую борозду в обломках на поверхности пандуса. Вновь и вновь он хватался за кромку пандуса, подтягивая себя.

Он старался не кричать – не потому, что боялся быть услышанным, ведь здесь никого не было; всю его жизнь, с того момента, когда он впервые самостоятельно встал на ноги, его учили страдать молча. Он пытался; он помнил, как гнездовой кверл и родительница-мать учили его не кричать и как ему было стыдно ослушаться их, но иногда у него не получалось. Иногда боль выдавливала из него крик.

На потолке станции горели не все световые панели – часть их была разбита случайными выстрелами. Он видел дыры и царапины в сверкающем корпусе поезда и не мог себе представить, насколько этот поезд поврежден, но остановиться уже не мог. Он должен был продолжать.

Он слышал поезд. Он прислушивался к нему, как охотник – к дикому зверю. Поезд был живым: покалеченным – судя по звуку некоторых двигателей, они были повреждены, – но живым. Умирал не поезд, а он, но он был исполнен решимости сделать все, чтобы поймать этого зверя.

– Что скажешь? – спросил Хорза Вабслина.

Он нашел инженера под одним из вагонов поезда – тот висел вверх ногами, проверяя ходовую часть. Хорза попросил Вабслина взглянуть на маленький прибор в грудной части его скафандра, где и находился масс-детектор.

– Не знаю, – сказал Вабслин, покачав головой. Щиток его шлема был опущен, и Вабслин с помощью экрана увеличивал изображение детектора. – Он слишком мал. Чтобы его толком обследовать, необходимо взять его на «ТЧВ». У меня с собой нет всех нужных инструментов. Никаких явных повреждений не видно. Может быть, на него воздействуют реакторы.

– Черт! Значит, придется искать, – сказал Хорза. Вабслин закрыл маленькое смотровое окошко на груди его скафандра, откинулся назад и поднял щиток шлема.

– Проблема только в том, – мрачно произнес он, – что если дело в помехах от реактора, то отправляться на поиски Разума в поезде не имеет смысла. Нам нужно воспользоваться транзитной трубой.

– Сначала мы обыщем станцию, – сказал Хорза и встал.

Через окно на другой стороне платформы он видел Йелсон –

та стояла, наблюдая за Бальведой, которая ходила взад-вперед по туннелю. Авигер по-прежнему сидел на паллете. Ксоксарле стоял, привязанный к опоре въездного пандуса.

– А что, если я поднимусь в кабину машиниста? – спросил Вабслин.

Хорза посмотрел в широкое, открытое лицо инженера.

– Давай, почему нет? Только не пытайся пока сдвинуть его с места.

– Хорошо, – сказал Вабслин со счастливым видом.

– Мутатор, – сказал Ксоксарле Хорзе, спускавшемуся по пандусу.

– Что?

– Провода. Они слишком туго затянуты. Врезаются в меня.

Хорза внимательно осмотрел провода, которыми были обвязаны руки идиранина.

– Вот беда, – сказал он.

– Они врезаются мне в плечи, в ноги и запястья. Если это будет продолжаться, они перетрут мои кровеносные сосуды. Не хотелось бы умирать такой некрасивой смертью. Лучше выстрели мне в голову: это медленное перерезание недостойно воина. Я говорю это тебе только потому, что начинаю верить твоим словам – ты, кажется, в самом деле собираешься доставить меня на флот.

Хорза зашел за спину Ксоксарле, чтобы посмотреть, как провода впиваются в запястья идиранина. Тот говорил правду: провода вошли в него, как забор – в кору дерева. Мутатор нахмурился.

– Я такого никогда не видел, – сказал он неподвижному затылку идиранина. – Ты что это задумал? На самом деле твоя кожа гораздо прочнее.

– Ничего я не задумал, гуманоид, – устало сказал Ксоксарле и тяжело вздохнул. – Тело мое искалечено и пытается восстановиться. Стараясь восстановить поврежденные органы, оно по необходимости становится более податливым, менее жестким. Но если ты мне не веришь, забудь об этом. Только помни, что я тебя предупреждал.

– Я подумаю об этом, – сказал Хорза. – Если станет совсем худо – крикни мне.

Он отступил от опоры, сойдя на пол, и направился к остальным.

– Мне придется подумать об этом, – тихо сказал Ксоксарле. – Воины никогда не «кричат» оттого, что им больно.

– Ну что, – спросила Йелсон у мутатора, – Вабслин там счастлив?

– Ему не терпится сесть на место машиниста, – сказал ей Хорза. – Что делает автономник?

– Обследует другой поезд.

– Ну и пусть, – сказал Хорза. – А мы с тобой давай осмотрим станцию. Авигер, ты как? – Он посмотрел на старика, который маленькой пластмассовой палочкой выковыривал остатки еды между зубов.

– Чего? – спросил Авигер, подозрительно глядя на мутатора.

– Приглядывай за идиранином. Мы тут осмотрим станцию.

Авигер пожал плечами.

– Ладно. Чего уж там. Мне сейчас все равно некуда идти. – Он посмотрел на кончик пластмассовой палочки.

Он вытянул руку, ухватился за кромку пандуса и подтянулся. Он двигался вперед на волне боли. Ухватился за край вагонной двери и снова подтянулся. Соскользнул по обломкам с пандуса на пол вагона.

Переправив все тело внутрь, он решил отдохнуть.