Вспомнить всё
Шрифт:
–Пожалуй, вы правы… – едва слышно ответил я. Передо мной снова начинал клубиться красный туман.
Вывод, сделанный моим нечаянным спасителем, был бесспорным. Все было настолько очевидным, что не требовало никаких дополнительных доказательств. Странно, но меня почти не взволновал сам факт покушения на мою жизнь. Я почти равнодушно подумал о том, что амнезия, а по существу утрата личности, это мое новое состояние. Откуда–то извне, с другой стороны, можно сказать, с другого края света явилась простая и точная мысль, что следует как можно скорее вернуть алмазную точку своего «Я», вернее, наполнить ее содержанием. А со всем прочим можно разобраться после…
Василий Николаевич быстро поднялся:
–Ну ладно, поговорим за обедом. Теперь тебе нужно набираться сил, да поскорее. Вставай и одевайся. Только делай это, ради бога, медленно и осторожно. Я приготовил для тебя кое–какую одежку.
–А моя одежда? Где она? – спросил я.
–Твоя никуда не годится – сплошное рванье, – ответил он. – Жаль, костюмчик был хорош.
–Но вы его не выбросили?
–Разумеется, я высушил твои вещи, они в шкафу.
–А документы? При мне были какие–нибудь документы? – заволновался я. Впрочем, ответ был известен заранее.
–Увы… Я обыскал тебя сразу, как только притащил к себе и сделал перевязки, – ответил Иванов. – Ни часов, ни бумажника, ни каких–либо других вещей я не обнаружил. Должно быть, их забрали те, кто напал на тебя.
Обедали мы на небольшой застекленной веранде, увитой густыми лозами винограда. День выдался тихим и солнечным, но по–осеннему прохладным. Воздух был пропитан медовым ароматом. Под старыми раскидистыми яблонями, как в сказке, золотели десятки спелых плодов. «Молодильные яблоки», – подумал я, толком не отдавая отчета в том, что это за образ и откуда взялся. Но в нем чувствовалась какая–то надежда. Как в горьковатом запахе дыма от костра, что горел на одном из соседних участков. Где–то звучала музыка, слышался стук топора, да чирикали воробьи на ветках за окном. Они нахально вымогали подачку у сердобольного старика, регулярно подкармливающего птиц хлебными крошками.
Обстановка вполне располагала к последователь ному анализу ситуации, в которой я оказался. Пока Василий Николаевич накрывал на стол, я попытался обнаружить хоть какую–то нить, которая могла бы вывести меня из лабиринта. И не просто на волю, на свет, но прежде всего – к себе самому. Но имеющихся в моем распоряжении фактов было недостаточно, чтобы сделать какие–то бесспорные выводы о собственной персоне. Я мог оказаться кем угодно: и русским, и немцем, и даже англичанином. Но тогда совершенно непонятно, как я попал в Россию. С какой целью? Не давало покоя то обстоятельство, что я бредил по–немецки. Это как бы говорило о многом, одновременно разрывая звенья цепи, которая постепенно выстраивалась в моем сознании. Я был точно разрублен на две половины. И две эти твердыни ничего не хотели знать друг о друге. Или – не могли.
Занятый этими довольно–таки печальными мыслями, я любовался виноградными гроздьями за окном веранды, пронизанными яркими солнечными лучами. Этот янтарный блеск внезапно принес забытое умиротворение. Я настолько удивлен был этим странным чувством, что не сразу расслышал приглашение Василия Николаевича, давно закончившего сервировку. Я немного смутился, но тут же решительно сел за стол. Первая трапеза после возвращения из бездны обещала многое. Не только утоление голода и жажды. Я не без удивления обнаружил, что мой спаситель обладает прекрасным вкусом и кулинарным талантом. На столе, покрытом идеально белой скатертью, располагались два полновесных прибора, причем по всем правилам этикета. Что я знал об этих правилах? Как видно, многое. Но откуда? Как? Англия? Германия? Швейцария? Хитромудрый старик и тут предпринял решительную попытку вывести меня, как говорится, на чистую воду. Меня не столько удивило наличие на скромной даче превосходной посуды и столового серебра, сколько уникальное мастерство, с каким были приготовлены и украшены блюда, словно Иванов сорок лет проработал не хирургом, а шеф–поваром элитного ресторана. Стол украшал изысканный букетик хризантем, поставленный в изящную китайскую вазочку. Не хватало разве что каких–нибудь фирменных салфеток, но эту оплошность хозяин быстро исправил, достав из недр шкафа бумажные.
Наблюдая за тем, как Василий Николаевич наливает в бокалы вино, я вдруг почувствовал смутное ощущение того, что происходящее здесь и сейчас мне знакомо. Да, определенно где–то в глубине подсознания сохранилось воспоминание, вернее даже – цепочка образов, как будто я только–только оторвался от семейного круга, который не терпит суеты, но полон тайного тайных – доверия, любви и гармонии. Я помнил эти запахи, эти звуки, даже нежно–рубиновый цвет вина. Но я не смог восстановить прекрасного лица того человека, вероятно, тоже пожилого, который сидел недавно передо мной, как сейчас мой драгоценный спаситель. Я задумался.
«Где и когда это было? Кто он – тот? – Я мучительно пытался представить черты человека, безусловно игравшего в моей жизни какую–то важную роль. – Знакомый?.. Друг?.. Может быть, отец?..»
–Отец?! – это слово, которое я неожиданно для себя выпалил, разрешило мое недоумение. – Ну, конечно же отец…
–Что? – насторожился Иванов. – Что ты сказал, Сергей? Ты вспомнил?
–Я вспомнил, как мы с отцом вот так же, как сейчас мы с вами, сидели за столом и пили вино. Как я мог забыть, даже на время, тот чудесный день? Кстати, отец тоже прекрасно готовил… Кажется, это было на даче, – не очень уверенно ответил я.
–На даче? – переспросил Василий Николаевич. – Это важная деталь. Ты уверен?
–Не знаю… Помню запахи, какую–то особенную тишину, которую ни с чем не спутаешь. Точно слышишь, как растет трава…
–Прекрасно. – Иванов поднял бокал. – Я знал, что это случится.
–Что случится?
–Что ты начнешь вспоминать. Я уже говорил тебе, что амнезия крайне редко бывает абсолютной, да и то если серьезно поврежден мозг. У тебя же, слава богу, с головой все в порядке… Я тут справился о твоем случае у специалиста и полистал кое–какую литературу… Так вот, Сережа, твой случай – тяжелый, но, как бы сказать поточнее, не уникальный. Так что отчаиваться не стоит. Память может вернуться так же внезапно, как и пропала. Вообще–то она никуда не исчезла. Просто заблокирована в результате какого–то сильнейшего стресса. А наркотики или еще какая–то дрянь, которую тебе вводили, усилили эффект амнезии. Вот потому–то ты и не помнишь даже самых элементарных вещей. К тому же разрушена бифидофлора кишечника. Так что приятного аппетита. Эти разносолы тоже помогут. Я вовсе не шучу.
–А есть какое–нибудь радикальное средство, чтобы ну… быстро вернуть память?
–Хм–м… Какой ты шустрый. Медицинских средств нет. Во всяком случае, мне они неизвестны. Специалисты говорят, что если нащупать болевую точку сознания, то есть выяснить причину потрясения, то это может вызвать цепную реакцию и ты сразу же вспомнишь если не всё, то очень многое.
–Болевую точку… – повторил я и горько усмехнулся. – На это может уйти слишком много времени. Мне ждать некогда. Я просто убежден в этом. Не знаю почему.
–Ну, не надо так пессимистично. Нужно активно искать любые факты, даже самые незначительные, имеющие хоть какое–то отношение к твоему прежнему образу жизни, личности… Эти фрагменты сложатся в простое и целое полотно, и тогда…
–Да–да, я понимаю… – прервал его я. – Спасибо вам за все, Василий Николаевич.
–Зови меня дядей Васей. Я все же твой крестный, – добродушно улыбнулся он. – И давай выпьем, а то обед стынет.
Я поднял бокал и заметил, что Иванов налил себе совсем немного.