Встреча через века
Шрифт:
Но Волгин думал иначе. Пойти на завод, стать к простейшему станку, исполнять почти автоматическую работу, не требующую от человека творческой (с его точки зрения) мысли, не казалось ему позорным: он привык уважать любой труд , - но просто несовместимым с его исключительным положением в мире. Он думал, что достоинство и честь века, который он представлял здесь, в новом мире, требуют от него чего-то другого, чем быть незаметным винтиком общей машины. Подсознательно он хотел доказать, что человек двадцатого века способен ко всему, что могли делать люди теперь.
Архимед был великим, гениальным ученым, но, очутившись в двадцатом веке, не смог бы стать даже учителем физики в начальной школе. Ньютон показался бы в тридцать девятом веке неучем.
Волгин не хотел понять этого, он даже не думал о таких сравнениях. Он сам не был не только ученым, но даже и инженерам, но, несмотря на это, намеревался одним скачком одолеть бесчисленные ступени, по которым с затратой огромного труда прошла наука Землян за девятнадцать веков.
И это происходило не потому, что Волгин был глуп или самоуверен, а только потому, что он судил по мерке своего века и не знал еще качественных изменений в науке и технике, видел и понимал только количественные. Если бы знания людей изменились только количественно, Волгин осуществил бы свое намерение, с большим трудам, но достиг бы уровня знаний нового века. Но он не мог еще понять (слишком мало времени пробыл он в новом мире), что самое вещество мозга людей стало иным, чем в его время, что за прошедшие века образовались и окрепли новые мозговые центры, качественно отличные от прежних. Колоссальное наследство веков мог вместить в себя мозг Ио, Люция и других людей, но не мог мозг Волгина. Он не обладал нужным для этого объемом и весом. Недаром же все люди, окружавшие Волгина, были выше, крупнее и массивнее его. Развившийся мозг потребовал иного вместилища, голова стала крупнее, а за нею последовало и все тело. Новые современники Волгина отличались от прежних и умственно и физически.
Но Волгин еще не осознал этого.
С легким сердцем готовился он к предстоящей ему работе, С огромным интересом отправлялся он в свое путешествие, которое должно было послужить своеобразной зарядкой.
Внешние условия жизни нового общества, насколько он был знаком с ними, не смущали Волгина. За четыре месяца он привык к ним и почти перестал замечать. Он принимал их как факт. в этом сказывалась свойственная людям способность приспособляться к любым условиям и быстро приноравливаться к ним. Не понимая, на чем основаны комфорт и удобства окружающей его жизни, Волгин пользовался ими как чем-то само собой разумеющимся. Он даже научился управлять биотоками своего мозга, научился бессознательно, как научаются дети двигать руками и ходить. И биотехника тридцать девятого века, по крайней мере в пределах ее применения в доме Мунция, безотказно подчинялась ему, потому что была очень проста.
В первое время, подходя к двери и невольно желая, чтобы она открылась перед ним, Волгин каждый раз вздрагивал, когда дверь действительно открывалась. Теперь он не обращал на это внимания. Ему никто не объяснял, как именно надо привести в действие невидимый механизм; это пришло само собой и быстро превратилось в условный рефлекс. Подходя к двери или наклоняясь к крану, чтобы умыться, он не думал о том, что дверь должна открыться, а вода потечь. Он просто желал этого, даже не замечая своего желания. И возникающий в его мозгу соответствующий желанию биоток улавливался скрытым в стене приемником, преобразовывался в другую энергию, способную по своей мощности произвести нужное действие, и вода текла, а дверь отворялась.
И это уже не казалось ему странным, а наоборот, естественным, хотя пока и непонятным. Не достигнув своей первоначальной цели, Волгин все же был достаточно подготовлен к тому, чтобы ориентироваться в ожидавшем его мире и не поражаться на каждом шагу тому, что увидит в нем.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
– Ты наметил себе какой-нибудь маршрут?
– спросил Владилен.
– Да, - ответил Волгин.
– Я не ставлю целью объехать все континенты Земли. Это можно будет сделать впоследствии. А сейчас я хочу прежде всего добывать на моей родине, там, где раньше находилась Россия, - пояснил он.
– Я знаю, что Ленинград и Москва существуют. С них мы и начнем. Затем я хотел бы посетить место, где находилась моя могила (Волгин заметил, как Мэри вздрогнула при этом слове). Потом мы отправимся в Париж, посетим Нью-Йорк, Сан-Франциско, Японию...
– Он заметил, что его собеседники переглянулись, и пояснил: - Была такая страна на востоке Азии. Как она называется сейчас, я не знаю. И через Сибирь... Ну, как же сказать вам? Через Азию, что ли, отправимся в Египет... И этого слова вы не знаете?
– Нет, почему же?
– ответил Владилен.
– Мы учили древнюю географию Земли. Сибирь, Египет.
– теперь я вспомнил. Ты так легко произносишь эти названия! Из тебя мог бы получиться замечательный лектор по древней географии.
Волгин рассмеялся.
– Я намерен избрать другую профессию, - сказал он.
– А после Египта мы вернемся сюда. Вот и все. Остальное меня пока не так интересует.
– Этот путь займет немного времени, - сказала Мэри. Она помнила просьбу своего отца: задержать Волгина как можно дольше в его путешествии. Но сам Волгин, по-видимому, не собирался задерживаться. На Земле много интересных для тебя мест, кроме тех, которые ты назвал. Ты не учитываешь современных средств передвижения. Арелет будет переносить нас с большой скоростью.
– Но в каждом новом месте мы будем задерживаться на неопределенное время, - возразил Волгин.
– С теми городами, которые я назвал, я буду знакомиться основательно. Так что мы вернемся не столь уж скоро.
– Как хочешь, - сказал Владилен.
Он тоже знал о просьбе Люция, который объяснил ему мотивы этой просьбы. Но что они могли сделать? Волгин высказал свое желание достаточно определенно. Оставалась надежда, что в пути он передумает.
"Его увлечет путешествие, и он захочет увидеть больше", - думала Мэри.
Отлет был назначен на следующий день утром. Трехместный арелет, красивого темно-вишневого цвета, изящный и отделанный, как игрушка, уже стоял у дома, перед верандой. Человек, доставивший его по просьбе Люция, не спрашивая никого, взял один из арелетов Мунция и улетел обратно, как будто не обратив никакого внимания на Волгина. Вероятно, он думал, что Волгин еще не решил войти в мир.
Бесцеремонность этого человека, без спроса воспользовавшегося чужим имуществом, удивила Волгина, но он ничего не сказал никому и не задал напрашивавшегося вопроса. Вероятно, так поступали все. У Мунция было три арелета, ему самому мог быть нужен только один, но ведь Мунций жил с другими людьми, например, с Волгиным. Прилетавший человек не мог знать, сколько арелетов нужно иметь обитателям дома, он должен был спросить, но не сделал этого.
Здесь проявлялась одна из черт современной жизни, незнакомая Волгину, и он думал об этом, стараясь понять. В конце концов он пришел к убеждению, что все дело заключалось в том, что Люций, прося доставить арелет, ничего не сказал о способе для доставившего вернуться обратно. Из этого тот сделал вывод, что может воспользоваться арелетом хозяина дома, и поступил согласно этому выводу. Не предполагал же Люций, что человек вернется пешком!
Впоследствии Волгин узнал, что правильно понял этот случай.
Люди всегда и во всем думали о других, заботились о них, а не только о себе. И привыкли к вниманию. В том, что любой человек, высказывая ту или иную просьбу, позаботился об исполнителе, никто не сомневался и даже не задумывался над этим. Так было всегда, на протяжении многих веков, и стало второй натурой человека. Так поступали все.
Волгин волновался накануне отлета и плохо спал ночью. Не в сферическом павильоне острова Кипр и не в доме Мунция, где он жил в одиночестве, началась его вторая жизнь. Она должна была начаться именно завтра, когда ничем не связанный, свободный, как птица, он бросится в жизнь мира подобно тому, как до этого бросался в волны Средиземного моря. Но с морем он умел хорошо справляться, сумеет ли справиться с океаном жизни?