Встреча через века
Шрифт:
– Говори!
– шепнула Мэри.
– Я очень рад видеть вас, - начал Волгин. Его голос был скован волнением.
– Люций считает меня своим сыном, а Мэри - братом. Значит, я могу называть вас матерью. Прошу вас относиться ко мне, как к сыну...
Он беспомощно оглянулся на Люция, словно прося его подсказать, что говорить дальше. Если бы эта женщина находилась здесь, в этой комнате, он взял бы ее руку, и слова нашлись бы сами собой. Но такой разговор, через бездну пространства, когда между вопросом и ответом должно было пройти десять минут, лишал его душевного равновесия, мешал собраться с мыслями.
Присутствующие поняли его и пришли на помощь.
–
– спросила Мэри.
Волгин улыбнулся. Вопрос звучал совсем по-детски. Он понимал, что эти слова Эра также услышит... через две минуты.
– Эра очень похожа на тебя, - сказал он.
– Вернее, ты похожа на нее. И она кажется мне не твоей матерью, а старшей сестрой.
Все рассмеялись.
– Как тебе это понравится, мама?
– спросила Мэри.
Она говорила с изображением матери так, как если бы та была действительно здесь, нисколько не смущаясь разделявшим их исполинским расстоянием.
Люди всегда воспринимают условия жизни, в которых они родились, как обыденность, не представляя себе возможности иных условий. Все, что их окружает с детства, кажется им само собой разумеющимся. Техника не составляет исключения. Впоследствии они могут удивляться достижениям человеческого гения, восторгаться новыми изобретениями и открытиями, но то, что появилось до них, уже никогда не вызовет удивления или восторга. Людям кажется, что так и должно быть.
Те, кто родился в конце девятнадцатого века, постепенно привыкали к электрическому освещению, телефонам, радио, телевизорам, самолетам, а потом и к межпланетным ракетам. Но те, кто появился на свет во второй половине двадцатого века, принимали все это как должное.
Телеоф находился в доме, где жила Мэри, с тех пор, как она себя помнила. Учась в школе, она могла восхищаться заключенной в телеофе технической мыслью, могла даже изумляться гению людей, создавших его, но она никогда не могла смотреть на телеоф так, как смотрел на него Волгин. Телеоф был слишком привычен для нее.
Волгин понимал это и не удивлялся поведению девушки.
Пять минут прошли.
Все, что здесь было сказано, зазвучало на Марсе. Но как реагировала на это Эра, Волгин мог увидеть только еще через пять минут. А затем он услышит ее ответ.
Он внимательно рассматривал свою "собеседницу".
Эра была одета не в обычный костюм. Плотный кожаный комбинезон ловко сидел на ней. В руках она держала шлем, очевидно, только что снятый с головы. Золотистые волосы свободно падали ей на плечи.
Мунций говорил правду: Эре никак нельзя было дать больше тридцати лет.
Шлем привлек к себе внимание Волгина. Было ясно, что, надетый на голову, он закрывает ее целиком. Напротив глаз помещалась прозрачная пластинка.
Астрономия всегда была для Волгина далекой и отвлеченной наукой. Но все же он кое-что знал. Он читал или слышал, что атмосфера Марса считалась астрономами его времени негодной для свободного дыхания. Они были правы. И было ясно, что люди, покорив планету, не изменили состава этой атмосферы. Она осталась той же, и находиться вне базы можно было только в специальном шлеме, очевидно, снабженном кислородным прибором.
Раздавшийся в комнате незнакомый голос отвлек Волгина от его мыслей. Говорила Эра.
– Я рада, дорогой Дмитрий, что вы вступили в нашу семью. Спасибо, что вызвали меня и дали мне возможность увидеть вас. Надеюсь в скором времени вернуться на Землю и тогда обниму вас, как сына. Думаю, что вернусь вместе с отцом.
"Мунцием", - понял Волгин.
– Мэри сказала, что вы решили войти в мир. Это хорошо. Советую вам немного попутешествовать и ознакомиться с жизнью людей. Уверена, что вам понравится у нас. Возьмите с собой Мэри. А теперь я попрошу вас уступить ей место. Я хочу взглянуть на нее.
5
Если взять неграмотного человека, никогда ничему не учившегося, прожившего всю жизнь в самом глухом уголке земного шара, вдали от цивилизации, и показать ему телевизор двадцатого века в действии, то людям, находящимся возле такого человека, очень трудно будет объяснить ему, почему из деревянного ящика он слышит речь и музыку, а на экране видит движение и жизнь. Попытка рассказать о радиоволнах, передающих и приемных антеннах, о телецентрах с их студиями и генераторами только еще более запутает такого человека. Чтобы подойти к пониманию телетехники, ему придется познакомиться с длинным рядом учебных дисциплин - с электротехникой, оптикой, электроникой, понять смысл и значение вакуума, основы фотографии и радиотехники. Ему придется начать с элементарной физики, и только много времени спустя, после трудной и напряженной работы, принцип действия динамика и кинескопа начнет постепенно проясняться для него. Но и тогда он будет обладать всего лишь поверхностными, общими познаниями. Телевизор перестанет его удивлять, казаться ему загадочным, но он все еще будет далек от полного понимания.
И так будет происходить со всем, что встретится такому человеку в новом ему мире цивилизации.
В обычных условиях дети сравнительно легко овладевают основами науки на том уровне, которого наука достигла ко дню их рождения. Их мозг как бы подготовлен к восприятию знаний, достигнутых человечеством. Он соответствует этим знаниям по своему весу и качеству.
По мере того, как человечество движется вперед по пути прогресса, мозг людей изменяется и совершенствуется. Это изменение происходит постепенно и незаметно, но непрерывно. Родители передают детям свои физические качества, в том числе и качества мозга. Поэтому новому поколению не столь трудно и не столь уж много времени надо затратить, чтобы достигнуть уровня знаний предыдущего поколения. Преемственность знаний идет естественно и безостановочно. Кривая эволюции плавно поднимается вверх.
Но произошло бы совсем иное, если бы между поколениями образовался разрыв во времени.
В нормальных условиях такой разрыв произойти не может. Но для Дмитрия Волгина это произошло именно так. Он "родился" в тридцать девятом веке, с мозгом человека двадцатого века, способным понять и легко усвоить все то) к чему пришло человечество за века, предшествующие двадцатому. Но вся сумма знаний, накопленная за века последующие, оказалась для него закрытой книгой. Он пытался приступить к чтению этой книги, с большим трудом разобрался в ее первых страницах и... остановился в бессилии. Его мозг был не подготовлен от рождения к восприятию этих знаний. Степень умственного развития не соответствовала ступени, на которой находилась наука.
Между днем его "первой смерти" и днем, когда он вторично вошел в жизнь, миновало девятнадцать веков. Длинный ряд поколений прошел по Земле за эти столетия.
И какие столетия!
В период младенчества человеческого общества, когда условия жизни не менялись или менялись едва заметно, несколько веков не имели значения. Даже в средние века "христианской эры", в так называемом средневековье, разница в качестве мозга человека, скажем, восьмого века и человека пятнадцатого века оставалась незначительной.