Встреча на далеком меридиане
Шрифт:
Над серой посадочной дорожкой, сплошь в лужах после недавнего дождя, туман рассеялся, и по мере того как самолет терял скорость, глаз начинал различать мелькающий узор дорожки - каменные восьмиугольники.
Из своего окна Ник видел только редкие деревья на плоской зеленой равнине, которая, казалось, могла уныло тянуться на тысячу миль. Затем самолет повернул, и даль снова заслонили невысокие деревья. Еще один поворот, и они исчезли, а вместо них, словно стадо пасущихся металлических чудовищ, появились гигантские самолеты международных авиалиний - САС, Эр-Франс, Аэрофлот, Сабена, Люфтганза, - повернутые
5
В Стокгольме он садился в самолет усталый и расстроенный, и ему казалось, что если он начнет анализировать свое состояние, то еще больше устанет и расстроится. Потом он несколько часов просидел, сонно глядя в окно и даже не предчувствуя, что в Москве, едва советский чиновник соберет паспорта, он выйдет из самолета, исполненный жадного и деятельного любопытства ко всему окружающему, словно весь превратится в широко открытые, удивленные глаза. Но теперь откуда-то изнутри в нем поднялась живительная волна энергии. Внезапно все вокруг стало захватывающе интересным - либо потому, что резко отличалось от того, к чему он привык, либо (и это было не менее примечательно) потому, что было точь-в-точь таким же.
На секунду он задержался на площадке приставной алюминиевой лестницы, освещенной жиденькими лучами солнца. Почти под его ногами перед белым зданием аэропорта было обнесенное барьером пространство, заполненное сотнями людей. Через калитку на поле аэродрома вышло человек тридцать советских носильщиков: они нестройной вереницей потянулись за невысокой, бодро шагающей стюардессой, которая с видом школьной учительницы повела их к приземлившемуся самолету. Громкоговоритель, скрипуче подражая человеческому голосу, сообщал об отлетающих самолетах, монотонно повторяя: "Харьков, Ростов, Симферополь. Рейс сто четвертый. Харьков, Ростов, Симферополь!"
Ник смотрел на толпу. Это были русские: женщины без шляп в ярких летних платьях, мужчины тоже без шляп, некоторые в пиджаках, некоторые просто в рубашках с расстегнутым воротом. Головы поворачивались, руки жестикулировали, тела двигались - он видел все это удивительно отчетливо, а затем, медленно спускаясь по ступенькам, заметил, что почти прямо перед ним через барьер перегибается Гончаров, машет ему рукой, улыбается, что-то говорит своему соседу и тот тоже смотрит на него я улыбается.
Громкоговоритель - на этот раз звонким сопрано - нараспев возвестил о новом рейсе: "Рейс сорок пятый, в Китай... рейс сорок пятый, Ташкент Пекин! Ташкент - Пекин!"
Ник прошел за барьер и погрузился в волны русской речи - звуки барабанили по его ушам слишком быстро, чтобы слагаться в слова, и становились словами лишь через несколько секунд, потому что ему все еще требовалось время на мысленный перевод. Он изо всех сил пытался ускорить этот процесс, чтобы сразу схватить смысл. Словно ему объявили, что отныне он должен бежать, чтобы не отставать от остальных, идущих шагом; однако, проталкиваясь навстречу Гончарову, он чувствовал, что широко улыбается. Их протянутые руки соединились в крепком пожатии.
– Добро - пожаловать в Москву!
–
– Я счастлив, что я тут, - ответил Ник заученной русской фразой, удивляясь и радуясь своей внезапной веселости.
– Где у вас проходят таможенный досмотр?
– Об этом позаботятся, - улыбнулся Гончаров.
– Вы понимаете, когда я говорю по-русски?
– Вы владеете русским очень недурно, - с полной серьезностью ответил Ник.
Гончаров представил своего спутника:
– Киреев, Академия наук.
Тот поклонился, и они обменялись рукопожатием.
– Рад познакомиться с вами, доктор Реннет. Мы хорошо знаем ваши труды, - сказал Киреев по-английски.
– Но почему вы не приехали все вместе? Остальные члены делегации уже два дня как здесь.
– Делегации?
– недоуменно повторил Ник. Потом он засмеялся.
– Я и забыл, что я делегация. А сколько всего американцев будет присутствовать на конференции?
– Пять, включая вас. Номера для вас сняты в одной гостинице, в "Москве", и расположены рядом. Ну, идемте. И скажите мне откровенно, доверительно спросил Гончаров, беря Ника под руку, - у вас есть с собой гашиш?
– Что?..
– Гашиш или опиум, ну, хоть чуточку...
– настаивал Гончаров, - для собственного употребления.
– Нет, - ответил Ник, ничего не понимая.
– Или оружие?
– Если не считать смешливой искорки в глазах, лицо Гончарова было совершенно серьезно.
– Ну, там револьвер или пулемет, хотя бы подержанный.
– Нет.
– А может быть, танк? Небольшая ракетная установка? Нет? Вы уверены? Хорошо, - закончил он довольным голосом.
– Тогда мы можем не беспокоиться о таможенном досмотре. Ничем другим они не интересуются.
Ник вошел в высокий белый зал и так увлекся, рассматривая огромные колонны, всевозможные плакаты и указатели, торопливо снующих людей, что чуть было не споткнулся о женщину в косынке, которая мыла пол. Он был на голову выше всех окружающих и видел все лица так отчетливо, что, казалось, будет помнить их до конца жизни: усталого худого солдата, который нес на левой руке младенца и в той же руке пакет, словно ему непременно было нужно, чтобы правая рука оставалась свободной, и его жену, державшую два небольших свертка и обмахивавшую платком свое раскрасневшееся лицо; изящно одетую девушку с льняными волосами и умело подкрашенными ресницами, в черных летних перчатках и черных лакированных туфлях на высоком каблуке, которая, читая "Правду", расхаживала взад и вперед, очевидно, чтобы как-то убить время; толстяка с пышной бородой, в зеленой тенниске и соломенной шляпе с дырочками, который толкнул его, пробегая миме, и торопливо буркнул:
– Извините!
– Пожалуйста, - сказал Ник, неожиданно для себя отвечая тоже по-русски, но толстяк пробежал дальше, даже не оглянувшись.
Загремел громкоговоритель, объявляя рейс на Ленинград, а затем в третий, последний раз прозвучал призыв: "Харьков, Ростов, Симферополь". Тут в его ноздри вдруг проник едкий запах карболки, которой была пропитана тряпка уборщицы, и он продолжал его чувствовать даже в полном синего плюша и бахромы зале ожидания, куда провел его Гончаров, пока их спутник побежал улаживать формальности.