Встреча с границей
Шрифт:
Я ласково потрепал ее по шее и ввел в строй. От меня валил густой пар, будто не кобыла брала препятствия, а я переносил ее через них. Вся эта ураганная скачка заняла не больше двух минут, я даже не успел испугаться. Старшина Аверчук смотрел на меня широко раскрытыми глазами, не то удивляясь, не то сожалея, что я не оказался в чистом поле.
А секретарю, Иванову-второму, не повезло. Его Резвый, сбитый с толку поведением Машки, тоже выскочил на середину манежа и решил покуражиться. Он подкинул лоснящимся задом, поднялся на дыбы и, раскачав седока, пошел на препятствия. Все замерли, как перед самым опасным трюком под куполом цирка. Резвый все набирал и набирал скорость, а перед хворостяным забором вдруг встал как вкопанный. И Иванов-второй взял сразу два препятствия: перемахнул через голову лошади и через забор...
В тот же день случилось и еще одно происшествие. На заставе был «Уголок Дурова», как прозвали ребята птичье хозяйство Яниса Ратниека. В специальных клетках со свободным выходом были дикие голуби, куропатки, фазаны и даже какой-то молодой подорлик, которого гордо величали беркутом. Ну и к ним, как всегда, примазались воробьи и синицы.
Янис безумно любил птиц. Для него было лучшей похвалой, когда приезжее начальство подолгу задерживалось около клеток, а иногда и кое-что подбрасывало в кормушки. Но интереснее всего было наблюдать, когда пернатые три раза в день — в завтрак, обед и ужин — спешили к кухне. Первыми бесшумно откуда-то с промежуточной базы из-под застрехи ныряли синицы и воробьи. Потом деловито семенили по дорожкам голуби и куропатки. И в конце важно, с достоинством, как в строю, шагали фазаны. Беркут был горд и предпочитал получать еду на месте.
Старшина Аверчук приказал сломать клетки, разогнать дичь.
— Бездельники! — гремел он. — Нашли занятие — голубей гонять. С моим Витькой на соревнование. Да и тот уже вырос из этой рубашонки.
Последнее было несправедливо. Витька был так опечален жестокостью отца, что два дня плакал и не показывался во дворе. Пограничники заставы тоже загрустили, словно они сами остались без крова. Про Яниса и говорить нечего. А тут еще эта суровая зима. Из-под ледяной корки не только фазаны и куропатки, но даже дикие кабаны не могли достать корма.
Тогда Янис оборудовал кормушку для птиц вдали от заставы и почти ежедневно кое-что туда подбрасывал.
Сначала подлетали только «свои» и радостно галдели, должно быть вспоминая те счастливые времена, когда они получали свои порции еще тепленькими, прямо из рук повара. Потом начали приставать к ним и другие.
Несколько раз Янис брал меня с собой. Он весь сиял, когда к кормушке стремительно опускались стайки серых куропаток и невесть откуда появлялись красавцы фазаны.
— Люблю этих птиц! — шептал возбужденный Янис, сидя в укрытии. — Была бы моя власть — запретил бы на всей земле стрелять в них. А у кого охотничий зуд — пусть бьет волков, медведей, ястребов, ворон, сорок. Да мало ли хищников на белом свете!
После обеда Янис собрал со столов хлебные крошки, взял две порции (свою и мою) гречневой каши, позаимствовал кое-что у товарищей, смел под лошадиными кормушками насоренный овес и отправился на свой «птичий продпункт». Кто-то из ребят пошутил- вдогонку:
— Янис, горчицу забыл, без нее не примут твое довольствие.
На сей раз незримым спутником этого благотворительного рейда оказался Аверчук. Он подкараулил Ратниека за раздачей хлебных злаков, накричал на него и повел на заставу. Напрасно Янис доказывал, что гибнет птица, что в Латвии даже органы власти в таких случаях приходят птицам на помощь. Старшина был неумолим. Впрочем, я, кажется, уже говорил, что у него было в характере печатать плохие снимки даже с хороших негативов...
За последнее время ленинская комната больше напоминала канцелярию. Вот и сегодня. Старшина Аверчук сидел за столом, а перед ним с неизменной улыбкой стоял Янис Ратниек. Остальные свободные от наряда примостились на задних стульях.
— Я и говорю, — пошел старшина на третий круг, — сколько видел глупостей на свете, а такое — впервой. По радио слышали? На Черноморском побережье заморозки. Может, и туда Ратниеку податься со своей гречневой кашей? А? Птицы, видите ли. Да птицам на то и крылья даны, чтобы пищу себе искать.
Я недоуменно смотрю на Аверчука: зачем все это? Пограничники любят животных и птиц. На соседней заставе «воспитываются» дикие кабанята, потерянные матерью, еще на одной — зайчата-беляки. На Дальнем Востоке пограничники приручают медвежат. Кому мешали наши фазаны и куропатки?
А старшина распалялся все больше. Он чувствовал настроение солдат, его злила улыбка Яниса. Ну а что делать человеку, если у него так чисто на душе? Если он не чувствует за собой никакой вины? Что делать, если он просто не может не улыбаться, хотя и знает, что получит за это взыскание. Интересно, правда? Одни получают наказание за грубость, за пререкания, за разговорчики в строю, а Янис — за улыбку.
Так и есть, знакомая концовка. Рядового Ратниека на две недели лишают увольнения из расположения заставы.
В ленинской комнате заскрипели, задвигались стулья. Иванов-второй наклонился ко мне:
— Сегодня урожай на погорельцев: сначала я, теперь Янис. За кем из членов бюро очередь?
— Наверно, за мной.
Я подошел к Ратниеку, положил руку на его могучее плечо и увел во двор заставы.
Было уже совсем темно. Какая-то громоздкая птица пролетела низко над нами, салютуя Янису своими тяжелыми крыльями...
СТРЕЛЬБА ПО СВОИМ
История с Топором неожиданно вызвала бурю. Об этой истории кроме меня знали только Иванов-второй и Янис. Секретарь в то утро сразу согласился со мной.
— Решение верное, Коля-Николай. Надо перекинуть если не мостик, то хотя бы лесенку от него к нам. Шарахнуть по кумполу, как сам Топор говорит, никогда не поздно. Подожди докладывать старшине. Я посоветуюсь с начальником заставы. Думаю, поймет нас, одобрит.
Но секретарь замешкался, старшина узнал о нашем разговоре раньше, чем начальник заставы. И вот мы втроем вытянулись перед Аверчуком.
— Они, видите ли, сами решают, кого наказать, кого помиловать, как будто нет ни начальника заставы, ни старшины.
Причем в его устах это прозвучало так: «Как будто нет ни старшины, ни начальника заставы!» Затем пошли такие уплотнения, от которых мне становилось холодно.
— Ну, идите дальше. Зачем, мол, нам нужен старшина, начальник заставы, комендант, начальник отряда? Голосните: когда и сколько высылать нарядов на границу, кого назначать старшими. Задерживать нарушителя тоже не спешите. Сначала поагитируйте, пристыдите. Что, мол, ты, дорогой, собираешься делать? Мы же можем тебя в тюрьму посадить. А у тебя небось жена, детишки?