Встреча с границей
Шрифт:
— Вот эта синяя линия, — пояснил нам товарищ Ауст, — появилась на карте минувшей ночью. Точный маршрут американского вертолета.
— Значит, они висят не только над берлинской границей?
— Не только...
Ауст продолжает рассматривать карту.
— Здесь американцы установили радары. Днем и ночью прощупывают Эльбу... — командир на минуту задумался, потом, словно подытоживая сказанное, добавил: — Всюду свой нос суют...
— Ну, а как обычные нарушители?
— Этого добра тоже хватает. Лезут. Вот побываете на Эльбе, там вам столько расскажут. Нахальны, коварны и хитры. Взять хотя бы случай с чулком, — собеседник
Эльба, знаменитая, навсегда вошедшая в историю Эльба, на берегах которой в мае тысяча девятьсот сорок пятого года встретились советские и американские войска! Подозревала ли она в ту далекую уже для нас весну, что ее глубокими водами, густыми туманами и лесистыми берегами будут пользоваться мастера темных дел, разведчики новой войны?
— Такие иногда попадаются экземпляры, — качает головой Ауст, — глазам не веришь... Настоящие головорезы. Немцы, конечно, но в душе, если она у них есть, — типичные фашисты. А западногерманская пропаганда из кожи лезет, пытается кого-то разжалобить: дескать, на Эльбе свой в своего стреляет. Листовки забрасывают: ты, мол, пограничник, — немец, и нарушитель — тоже немец. Кого же ловишь? Своего родного брата? Да еще и оружием угрожаешь. Кому? Такому же немцу, как и сам! Вот что они пишут, рассчитывая на простачков. Может, и удастся разжалобить наивных, выжать слезу? В этом, конечно, есть некоторый резон. Действительно, по обе стороны Эльбы немцы. Там тоже есть хорошие люди. Но хорошие-то тайно через границу не полезут, в ночь и туман, когда трудно их выследить. И оружие хорошим не нужно...
Ауст любезно приглашает нас в свой рабочий кабинет. Он выдвигает средний ящик массивного письменного стола и среди бумаг находит несколько фотографий. Сделаны они по горячим следам. Захваченные нарушители выглядят жалкими, беспомощными. Но еще за несколько секунд до своего провала они были очень опасны. Зазевайся пограничник, малость промедли — конец поединка был бы иной.
— У наших товарищей по оружию, советских пограничников, есть замечательная команда, — продолжает разговор Ауст, перебирая разложенные на столе фотографии.
— Какая?
— Они задержанному приказывают: «Стой! Руки вверх!»
— Да, вы правы. Но мы настолько привыкли к этим словам, что даже не задумываемся, чем же они так замечательны.
— А мы вынуждены были задуматься. У нас раньше солдаты говорили: «Стой, руки за голову!» И вот что получилось однажды, — Ауст положил перед нами одну из фотографий.
Молодой, видимо, очень хорошо натренированный парень стоит перед пограничниками с поднятыми за голову руками. Он кажется послушным: приказание исполнил тотчас же. Но своей жизнью заплатил бы солдат, если бы это «послушание» успокоило его: за воротником пиджака нарушителя остро отточенный финский нож.
— Пришлось нам подправить свои инструкции, — говорит пограничник. — Теперь поднимают руки над головой. Так надежнее... Конечно, враг и это учтет, и еще что-нибудь придумает. Но дремать мы не собираемся. Прошло то время, когда некоторые наши пограничники считали, что нарушители безопасны. Все мы — и командиры, и политработники так же, как наши партийные и молодежные организации, — воспитываем солдат в том духе, что нарушитель государственной границы — наш враг. Наши офицеры проводят эту работу с пограничниками на местах. Как я уже упоминал, для нас проблема «друг-враг» очень серьезная, ведь граница разделяет одну нацию. Но многое нам удалось уже сделать, — продолжает товарищ Ауст, — Командованию хорошо помогают члены и кандидаты Социалистической единой партии. Это очень надежная опора!
Командир Ауст называет имена передовых солдат, отличников службы и боевой подготовки, знакомит со штабс-фельдфебелем Францем Граве. Это профессиональный пограничник. Его грудь украшает серебряный шнур, которым штабс-фельдфебель награжден за меткую стрельбу. Заслужить такую награду нелегко — надо все упражнения выполнить на «отлично». Кроме того, стрелок держит особый экзамен — ему дают самое сложное огневое упражнение. И лишь после этого удостаивают почетной награды. Перед строем, торжественно...
— Мы с Граве почти одногодки, — смеется собеседник. — В смысле нашего пограничного возраста. Штабс-фельдфебель служит ни много ни мало одиннадцать лет.
— И вы столько же?
Ауст улыбнулся:
— Я сказал: почти одногодки.
— Значит, больше?
— Тринадцать лет... В пограничную охрану я пошел сразу, как только вернулся из лагеря военнопленных.
С трудом удается упросить товарища Ауста рассказать о себе. Как сложилась его жизнь? Какими тропами пробивался он на этот широкий и прямой путь? Ведь то, что довелось испытать ему, было уделом многих рядовых и не рядовых пограничников, всех, кому народ доверил свое счастье.
Когда вспыхнула война, Карл Ауст работал в речном флоте. Это традиция его семьи — и дед, и отец были речниками. Карл плавал на небольших судах, ходивших по Одеру и Эльбе. О войне, развязанной Гитлером против Советского Союза, он узнал со страхом. «Зачем она нам нужна?» — вот первый вопрос, над которым задумался юноша. Товарищи получали повестки. Карла тоже не обошли. Что было делать? В первую же ночь скрылся из дому. Но у фашистов собачий нюх, его разыскали. Правда, на фронт не послали — слишком мало доверия внушал он властям, но служить все-таки заставили: солдаты нужны были и в тыловых частях. Тем более, здесь не опасно — в плен не убежит, а проштрафится — должное всегда можно воздать. Наказывали его часто. Как неисправимого, переводили из одной части в другую. В конце концов послали в ремонтную мастерскую. Стрелять и шагать в строю не научился, так пусть мускулатуру развивает.
— Здесь я познакомился с русскими, — вспоминает Ауст. — Это были военнопленные. Привезли их, оборванных и голодных, и поставили на самую тяжелую работу. Кормили слабо, зато избивали крепко. Один пленный настолько истощал, что еле волочил ноги. Больно было смотреть на этого солдата. Но чем поможешь ему, если всюду недреманное око начальства?
Однажды Карл решился: переговорил с поваром и спровадил солдата на кухню. Для подкрепления... Поступок этот не остался незамеченным. Аусту объявили трое суток карцера. Он отсидел их с точностью до одной минуты. А когда вышел, снова отправил солдата на кухню.