Встреча выпускников
Шрифт:
— Боже! — сказала мисс де Вайн, — кто эта совсем лишённая воображения молодая женщина? Она, кажется, очень раздражена моим обзором книги мистера Винтерлейка об Эссексе. Она, наверное, думает, что я должна разорвать бедного человека на части из-за пустяковой ошибки в несколько месяцев, которую он сделал, совершенно случайно, при рассмотрении начала истории семьи Бэкона. Она не придаёт значения факту, что эта книга на сегодняшний день даёт самый исчерпывающий и академической подход к взаимоотношению двух самых загадочных личностей.
— История семьи Бэконов — это её тема, — сказала мисс Лидгейт, — поэтому я не сомневаюсь, что в этом вопросе она сильна.
— Совершенно неправильно видеть собственный
— Ну, ладно, — сказала мисс Лидгейт, демонстрируя в приветливой усмешке крупные зубы, — вы, кажется, обошлись с мисс Габбинс довольно жёстко. А я привела к вам человека, с которым, я знаю, вам не терпится встретиться. Это мисс Харриет Вейн — также художник, уделяющий внимание деталям.
— Мисс Вейн? — Историк обратила сверкающие, близорукие глаза на Харриет, и её лицо озарилось. — Это восхитительно, позвольте сказать, какое наслаждение доставила мне ваша последняя книга. Я думаю, что это лучшее из того, что вы создали, хотя, конечно, я не способна сформулировать своё отношение с научной точки зрения. Я обсуждала это с профессором Хиггинсом, который является настоящим вашим поклонником, и он сказал, что это навело его на в высшей степени интересную мысль, чего раньше с ним никогда не случалось. Он не вполне уверен, выйдет ли из этого что-нибудь путное, но он приложит все усилия, чтобы узнать. Скажите мне, через что вам пришлось пройти?
— Ну, у меня сразу были довольно хорошие отзывы, — сказала Харриет, чувствуя отвратительный приступ растерянности и проклиная профессора Хиггинса от всего сердца, — Но, конечно…
В этот момент мисс Лидгейт заметила вдали другую бывшую ученицу и сбежала. Фиби Такер потерялась уже на пути через лужайку, бросив Харриет на произвол судьбы. После десяти минут, в течение которых мисс де Вайн безжалостно вывернула мозги жертвы наизнанку, вытряхивая из неё факты, — как энергичная горничная, чистя ковёр, бьёт его, смачивает, чистит поверхность, перекладывает его в новое положение и закрепляет на месте уверенной рукой, — милостиво появилась декан и вступила в беседу.
— Слава Богу, вице-канцлер уехал. Теперь мы можем избавиться от этого грязного старого бомбазина и пощеголять нашими вечерними платьями. И зачем мы боролись за право получить степень и радость преть в полной парадной университетской форме в жаркий день? Но вот, он ушёл! Дайте мне своё «тряпьё», и я заброшу его вместе с моим в профессорскую. На вашем вышито имя, мисс Вейн? О, хорошая девочка! У меня в офисе уже имеются три неопознанные мантии. Обнаружены брошенными в конце семестра. И, конечно же, никакого ключа к разгадке владельцев. Эти неряшливые зверьки, кажется, думают, что разбираться в их несчастном имуществе — наша работа. Они разбрасывают его повсюду, невзирая ни на что, а затем заимствуют другу у друга, и если кого-либо штрафуют за отсутствие мантии, это всегда потому, что кто-то её стянул. И несчастные вещи всегда грязны как половая тряпка. Студентки используют их для протирки столов и раздувания огня. Только подумать: наше усердное поколение потело, чтобы получить право на это одеяние, а молодёжи на него совсем наплевать! Они все ходят в дырах и лохмотьях, как на иллюстрациях к Пенденнису [17] — это так несовременно! Но их представление о современном состоит в подражании студентам-мужчинам, какими те были полстолетия назад.
17
Герой
— Некоторые из нас, старых студенток, тоже не пример для подражания, — сказала Харриет. — Например, посмотрите на Габбинс.
— О, моя дорогая! Эта зануда. И всё скреплено английскими булавками. И хорошо бы, чтобы она вымыла шею.
— Я думаю, — сказала мисс де Вайн, стремясь педантично расставить факты по надлежащим полочкам, — этот цвет является естественным для её кожи.
— Тогда она должна есть морковь и очистить организм, — парировала декан, принимая мантию Харриет. — Нет, не беспокоитесь. Забросить их через окно в профессорскую у меня не займёт и минуты. И не смейте убегать, а то мне больше никогда вас не найти.
— Мои волосы в порядке? — поинтересовалась мисс де Вайн, становясь внезапно человеком и несколько теряясь, оставшись без шапочки и мантии.
— Ну, вообще-то... — сказала Харриет, рассматривая массивные, стального цвета локоны, из которых вылезло несколько потрудившихся на своём веку шпилек, напоминающих крокетные ворота.
— С ними всегда так, — заметила мисс де Вайн, лёгким движением пробежав пальцами по шпилькам. — Я думаю, мне стоит подстричься покороче. Так станет намного меньше хлопот.
— А мне нравится как есть. Тот большой локон очень вам идёт. Позвольте, я попытаюсь вам помочь?
— Сделайте одолжение, — сказала историк, с благодарностью принимая водворение шпилек на место. — Я совсем не управляю пальцами. У меня, правда, где-то есть шляпка, — добавила она, нерешительно оглядывая дворик, как будто ожидая увидеть, что шляпка растёт на дереве, — но декан сказала, что лучше нам оставаться здесь. О, спасибо. Ощущаешь себя намного лучше — изумительное чувство защищенности. Ах! Вот и мисс Мартин. Мисс Вейн любезно поработала парикмахером для Белой Королевы, но не следует ли мне надеть шляпку?
— Не сейчас, — решительно сказала мисс Мартин. — Я намерена собрать некоторых на чай, в том числе вас. Я проголодалась. Я увязалась за старым профессором Бонифасом, которому девяносто семь и он фактически выжил из ума, и кричала в его глухое ухо, пока чуть не сдохла. Сколько времени? Ну, я похожа на индюшку Марджори Флеминг, мне плевать на встречу старых студенток, я просто должна есть и пить. [18] Давайте совершим налёт на стол прежде, чем мисс Шоу и мисс Стивенс закончат колоть лёд.
18
Марджори Флеминг (1803-1811). Умерла в юном возрасте, последние 18 месяцев вела дневник, который принёс ей уже после смерти кратковременную известность. Кроме того, она писала стихи, фразу из которых цитирует мисс Мартин (См. «Пешель»).
2
Для всех подверженных меланхолии людей, — говорил Меркуриалис, — характерно сильное, резкое и постоянное переживание того мимолётного чувства, которое они когда либо испытали. Invitis occurrit, что бы они не проделывали, они не в состоянии избавиться от него, против собственной воли они в тысячный раз вынуждены вновь думать о нём, perpetuo molestantur, nec oblivisci possunt, они непрерывно беспокоятся о нём, в обществе или вне общества, за едой, при упражнениях, всегда и везде, non desinunt ea, quae minime volunt, cogitare; и если оно особенно неприятно, они не могут его забыть.