Встреча выпускников
Шрифт:
— Хелло! — сказал мистер Помфрет. — Вы приветствовали восход солнца?
— Да. Не очень хороший восход, но вполне приличное приветствие.
— Полагаю, будет дождь, — сказал мистер Помфрет. — Но я сказал, что буду купаться, и иду купаться.
— Почти так же, как я, — улыбнулась Харриет. — Я сказала, что буду грести на лодке, и буду грести.
— Разве мы не пара героев? — спросил мистер Помфрет. Он сопроводил её до Магдален-бридж, где был усажен в байдарку раздражённым приятелем, который сказал, что ждёт его уже в течение получаса, и отправился вверх по реке, ворча, что никто его не любит и что он уверен, что будет дождь.
Харриет присоединилась к мисс Эдвардс, которая, выслушав историю о девочке, сказала:
— Ну, вы могли бы спросить её имя. Теперь я не вижу, что с этим можно поделать. Полагаю, она не из наших людей?
— Я её
— Тогда, вероятно, нет. Всё равно, жаль, что вы не узнали её имени. Люди не должны вести себя так безответственно… Будете загребным или баковым? [71]
71
Загребным называется гребец, ближайший к корме. Он виден всем остальным гребцам, которые сидят лицом к корме, и задаёт темп гребли. Баковый гребец — это гребец, ближайший к носу. На распашной лодке, в которой каждый гребец работает только одним веслом, сторона, с которой расположено весло загребного, называется загребной стороной, а противоположная — баковой.
12
Как на ярком солнце тюльпан (который наши торговцы растениями называют нарциссом) представляет собой admirandus flos ad radios solis sepandens, то есть великолепный цветок, выставляющий себя напоказ, но когда солнце заходит или приближается буря, закрывается, никнет и уже не несёт в себе никакой радости… так же ведут себя все кавалеры по отношению к своей возлюбленной.
Ум наиболее эффективно действует на тело, производя своими страстями и волнениями удивительные изменения, такие как меланхолия, отчаяние, жестокие болезни, а иногда и саму смерть… Те, которые живут в страхе, никогда не бывают свободны, решительны, спокойны, веселы, но всегда испытывают боль… Часто это вызывает внезапное безумие.
Прибытие мисс Эдвардс, а также переезды обитателей колледжа после завершения здания библиотеки очень усилили позиции властей при открытии летнего семестра. Мисс Бартон, мисс Берроус и мисс де Вайн переехали в три новые квартиры на первом этаже библиотеки, мисс Чилперик была перемещена в Новый дворик, и было произведено общее перераспределение, в результате которого Тюдор-Билдинг и Бёрли остались совсем без донов. Мисс Мартин, Харриет, мисс Эдвардс и мисс Лидгейт установили систему патрулирования, в рамках которой здания Нового дворика, Квин-Элизабет и Бёрли можно было посетить ночью в любое время и следить за всеми подозрительными перемещениями…
Благодаря такой организации дела, крупным выступлениям анонимщика был положен конец. Правда, по почте пришло ещё несколько анонимных писем, содержащих грубые инсинуации и угрозы мести различным людям. Харриет тщательно подшивала все такие письма, которые удавалось собрать или о которых удавалось услышать, — она отметила, что к этому времени каждый из преподавателей получил такое послание за исключением миссис Гудвин и мисс Чилперик, кроме того, студентки третьего курса, готовящиеся к экзаменам на бакалавра, начали получать зловещие прогнозы относительно своих перспектив, а мисс Флексман прислали плохо выполненный рисунок гарпии, разрывающей плоть джентльмена в академической шапочке.
Харриет попыталась снять подозрения с мисс Пайк и мисс Берроус на том основании, что они довольно хорошо владели карандашом и поэтому неспособны сделать такие плохие рисунки даже намеренно, однако она обнаружила, что они были правшами, но ни одна из них не владела одинаково двумя руками, и их рисунки, выполненные левой рукой, были столь же плохи, как и сделанные анонимщиком, если не хуже. Мисс Пайк, когда ей показали рисунок гарпии, отметила, что в некотором отношении трактовка рисовальщика несколько отличается от классической концепции изображения этого монстра, но здесь опять-таки эксперту было бы достаточно просто имитировать невежество, и поэтому горячность, с которой она привлекла внимание к этим ошибкам, говорила как в её пользу, так и против.
Другой пустяковый, но любопытный эпизод, случившийся в третий понедельник семестра, был жалобой расстроенной и прилежной первокурсницы. Она
«7 марта, оскорбительное письмо мисс де Вайн, по почте»,
«11 марта, то же мисс Хилльярд и мисс Лейтон»,
«29 апреля, рисунок гарпии — для мисс Флексман».
Теперь список стал уже довольно внушительным.
Итак, летний семестр начался. Обласканный солнцем и прекрасный апрель кружился в сапогах со шпорами из ветра, шагая навстречу сверкающему маю. В саду преподавателей танцевали тюльпаны, отблески зелёного с золотом мерцали и усиливались на вековых буках, лодки скользили по Шер между зеленеющими валами, а широкие плёсы Айсис кипели от гребных восьмёрок, проводящих напряжённые тренировки. Чёрные мантии и летние платья развивались вверх и вниз по улицам города и текли через ворота колледжа, составляя небрежную геральдику зелёным цветом ровного дёрна и серебристо-соболиным древнего камня; автомобили и велосипеды в опасной близости друг от друга мчались по узким поворотам, а вопли граммофонов портили водные прогулки от Магдален-бридж до новой объездной дороги. Любители позагорать и попить чай на открытом воздухе оскверняли Старый дворик Шрусбери, заново побеленные теннисные туфли вспыхивали как чужеродные ядовитые цветы вдоль постаментов и на подоконниках, и декан была вынуждена выпустить указ относительно купальных костюмов, которые развевались и трепетали, как флаги, на каждом удобном пятачке. Озабоченные тьюторы начали кудахтать над кладкой созревающих яиц — студенток, из которых после трёх лет высиживания должны были скоро вылупиться новые учёные; кандидаты, которые с острыми угрызениями совести осознали, что у них осталось меньше восьми недель, за которые можно восполнить прогулянные лекции и неразумно растраченные учебные часы, резво курсировали от Бодли до лекционных залов и от библиотеки Радклиффа в семинарскую. В результате тонкая струйка злостных деяний анонимщика растворилась и оказалась почти забыта в том потоке общих проклятий, которые всегда готовы сорваться с губ экзаменующихся в адрес экзаменаторов. Нет, в начале экзаменационной лихорадки не было места даже для слабых шизофренических действий извне. В профессорской были вывешены списки экзаменующихся лиц, на победу любого из которых было принято делать ставки, и Харриет достались две «лошадки», одна из которых — некая мисс Ньюлэнд — считалась девушкой с причудами. Харриет спросила, кто она такая, поскольку никогда раньше её не видела и не слышала о ней.
— Не думаю, что слышали, — сказала декан. — Она — застенчивый ребёнок. Но мисс Шоу думает, что для первого курса она вполне нормальна.
— Тем не менее, в этом семестре она выглядит неважно, — сказала экономка. — Надеюсь, она не начнёт падать в обморок или что-нибудь в этом роде. Я сказала ей на днях, что не следует так часто пропускать обеды в Холле.
— Они все так делают, — сказала декан. — Оправдываются, что у них нет времени, чтобы переодеться, когда они приходят с реки, и поэтому они предпочитают проглотить яйцо в своей комнате, надев лишь пижаму, — я уверена, что варёное яйцо и сардина не достаточны, чтобы подготовиться к экзаменам.
— И весь этот беспорядок, который потом приходится убирать скаутам, — проворчала экономка. — Почти невозможно закончить уборку комнат до одиннадцати, если они завалены грязной посудой.
— С этой Ньюлэнд вопрос не в пребывании на реке, — сказала декан. — Этот ребёнок — трудяга.
— Ещё хуже, — сказала экономка. — Я не доверяю кандидату, который зубрит во время последнего семестра. Я не сильно удивлюсь, если ваша «лошадка» проиграет. Мне она кажется нервной.
— Это печально, — сказала Харриет. — Возможно, мне стоит продать мой билет со ставкой за полцены, пока ещё она достаточно высока. Я согласна с Эдгаром Уолласом: «Подайте мне добрую глупую лошадь, которая хорошо ест свой овёс». Какие-либо предложения относительно Ньюлэнд?