Встреча выпускников
Шрифт:
Но в любом случае, как можно понять побуждения других людей и их чувства, когда собственные остаются тайной? Почему 1-ого апреля человек должен с раздражением думать о неизбежном приходе некоего письма, а затем беспокоиться и оскорбляться, когда это письмо не пришло с первой почтой? Весьма вероятно, что письмо послали в Оксфорд. В принципе, никакой спешки не было, поскольку было хорошо известно, что в нём содержится и как нужно ответить, но раздражало, что приходится сидеть без дела и ждать.
Звонок. Вошла секретарша с телеграммой (наверно, это оно!). Многословная и ненужная телеграмма от представительницы американского журнала, которая сообщает, что скоро прибудет в Англию и очень хочет поговорить с мисс Харриет Вейн о произведениях для публикации. Сердечно ваша. И о чём же, спрашивается, эти люди хотят поговорить? Писатели пишут романы не для того, чтобы о них говорить. Звонок. Вторая
«Уилфрид уставился на носовой платок. Что он может делать здесь, в спальне Винчестера? Со странным чувством…»
Телефон. «Минуточку, пожалуйста». (Это не может быть он, глупо заказывать дорогой международный разговор.) «Алло! Да. Говорите. О!»
Она должна была догадаться. В этом Реджи Помфрете было какое-то упрямое упорство. Не будет ли так любезна мисс Вейн... не согласится ли мисс Вейн примириться с его обществом за ужином и на новом шоу в Палладиуме? Этим вечером? Завтрашним вечером? Когда-нибудь вечером? Ага, этим вечером! Мистер Помфрет неразборчиво выразил огромное удовольствие. Спасибо. Трубка повешена. «Где мы остановились, мисс Брейси?»
— «Со странным чувством…» О, да, Уилфрид. Очень печально для Уилфрида найти носовой платок своей возлюбленной в спальне убитого. Агонизирующе. «Странное чувство…» А как бы вы почувствовали себя в подобных обстоятельствах, мисс Брейси?
— Я подумала бы, что в прачечной ошиблись.
— О, мисс Брейси! Хорошо… лучше мы скажем, что это был кружевной носовой платок. Винчестер не мог бы принять кружевной носовой платок за свой собственный, что бы там ни посылала прачечная.
— Но стала бы Ада пользоваться кружевным носовым платком, мисс Вейн? Ведь у нас она ведёт себя по-мальчишески, этакая уличная девчонка. И она не может быть в вечернем платье, поскольку очень важно, чтобы она появилась в твидовом костюме.
— Это правда. Хорошо-хорошо, давайте сделаем носовой платок маленьким, но не кружевным, а простым, но хорошим. Возвратимся к описанию носового платка… О, Боже, нет, я отвечу. Да? Да? ДА!.. Нет, боюсь, что это невозможно. Нет, действительно. О? Ну, спросите моего агента. Да, правильно. До свидания… Какой-то клуб желает организовать дебаты на тему «Должны ли гении жениться или выходить замуж». Этот вопрос вряд ли касается кого-либо из участников лично, зачем им-то беспокоиться?.. Да, мисс Брейси? О, да, Уилфрид. Чёрт бы побрал этого Уилфрида! Я начинаю чувствовать настоящую ненависть к этому человеку.
Ко времени чаепития Уилфрид настолько утомил, что Харриет в гневе отложила его и отправилась на литературный приём. Комната, в которой он проходил, была чрезвычайно жаркой и переполненной, а все собравшиеся писатели обсуждали (а) издателей, (б) агентов, (c) свои собственные продажи, (г) продажи у других и (д) экстраординарное поведение выборщиков «Книги момента», возложивших свою эфемерную корону на «Фальшивую черепаху» Тэскера Хепплеуотера. «Я закончил чтение этой книги, — сказал один выдающийся судья, — со слезами, струящимися по моему лицу». Автор «Клыка змеи» доверительно сообщил Харриет за бокалом хереса с миниатюрной колбаской, что, должно быть, это были слезы чистой скуки, но автор «Сумрака и трепета» сказал: «Нет, это были, вероятно, слезы радости, вызванной ненамеренным юмором книги» и поинтересовался, встречалась ли она когда-нибудь с Хепплеуотером? Очень сердитая молодая женщина, книгу которой обошли вниманием, объявила, что всё это — печально известный фарс. «Книгу момента» выбирают из списка каждого издателя по очереди, поэтому её собственная «Ариадна Адамс» была автоматически исключена вследствие того простого факта, что другая книга её издателя уже получила награду в предыдущем январе. Её, однако, заверили, что критик «Морнинг Стар» рыдал как ребёнок на последней сотне страниц «Ариадны» и, вероятно, сделает её своей «Книгой двух недель», если только удастся убедить издателя, чтобы тот разместил в газете свою рекламу. Автор «Выжатого лимона» согласился, что, действительно, основным фактором является реклама: «Слышали ли они, как «Дейли Флэшлайт» пыталась принудить Хамфри Квинта разместить у них рекламу? И как после его отказа они мрачно сказали: «Ну, ведь вы понимаете, что произойдёт, мистер Квинт?»
— Но о чём вообще «Фальшивая черепаха?» — спросила Харриет.
По этому вопросу писатели высказались довольно неопределённо, но молодой человек, который писал фельетоны для журнала и поэтому мог себе позволить иметь широкие взгляды на романы, сказал, что прочитал его и нашёл довольно интересным, только немного затянутым. А именно, речь идёт о некоем инструкторе по плаванию на каком-то водном курорте, у которого от лицезрения огромного количества купающихся красоток вырабатывается такой неудачный антинудистский комплекс, что полностью подавляет его естественные эмоции. В результате он нанимается на китобойное судно и влюбляется с первого взгляда в эскимоску, потому что она представляет собой такое красивое нагромождение предметов одежды. Итак, он женится на ней и возвращается вместе с нею, поселяясь в пригороде, где она влюбляется в нудиста-вегетарианца. В результате муж слегка трогается умом, и у него возникает комплекс, связанный с гигантскими черепахами; он проводит всё своё время в Аквапарке, уставившись в бассейн с черепахами и наблюдая за плавными движениями этих монстров, многозначительно плавающих по кругу. Но, конечно, в книгу вошло и многое другое — это одна из тех книг, которые отражают взгляд автора на мир в целом. Я думаю, что правильное слово, которое характеризует эту книгу, — это «многозначительная».
Харриет подумала, что что-нибудь можно было бы сказать даже про её «Смерть между ветром и водой». Она тоже была по-своему многозначительной, хотя и не значила ничего конкретно.
Раздражённая, Харриет возвратилась на Мекленбург-сквер. Войдя в дом, она услышала, как на втором этаже надрывается телефон. Она торопливо побежала наверх, ведь с этими телефонными звонками никогда не знаешь, чего ждать. Телефон замолк, как только она вставила ключ в замок.
— Чёрт побери! — воскликнула Харриет. За дверью лежал конверт. В нём были вырезки из газет. В одной, в которой её называли мисс Вайнс, говорилось, что она получила степень в Кембридже, во второй её произведение сравнивали (не в её пользу) с романом американского автора триллеров; третья была запоздалым обзором её последней книги и выдавала весь сюжет, четвертая приписала ей чужой триллер и заявила, что она демонстрирует «настоящий человеческий взгляд на жизнь» (что бы это ни значило). — Да уж, денёк, — сказала Харриет, очень расстроенная, — вот уж действительно, первое апреля! А теперь я должна идти на ужин с этим чёртовым студентом и ощущать на себе бремя неисчислимых лет.
Однако, к её удивлению, она получила удовольствие как от ужина, так и от спектакля. В Реджи Помфрете ощущалась освежающая нехватка усложнений. Он ничего не знал о литературной ревности, у него не было никаких представлений о сравнительной важности личных и профессиональных привязанностей, он от всего сердца смеялся над очевидными шутками, он не давил на чужие нервы и не демонстрировал собственные, он не использовал двусмысленных слов, он не провоцировал на нападки, чтобы потом внезапно съёжиться в непроницаемый шар подобно американскому броненосцу, выставляя наружу лишь гладкую, хорошо защищённую ироничными цитатами поверхность, в его поступках не было никакого подтекста, — словом, он был добродушным, не очень умным юношей, стремившимся доставить удовольствие тому, кто сделал ему добро. Харриет нашла его чрезвычайно успокоительным.
— Может быть, загляните на минутку и выпьете что-нибудь? — спросила Харриет, стоя на пороге своей квартиры.
— Огромное спасибо, — сказал мистер Помфрет, — если это не слишком поздно.
Он дал указание таксисту подождать и со счастливым видом прогарцевал вверх по лестнице. Харриет открыла дверь квартиры и включила свет. Мистер Помфрет вежливо наклонился, чтобы поднять письмо, лежащее на циновке.
— О, спасибо, — сказала Харриет.
Она провела его в гостиную и позволила снять с себя плащ. Через какое-то время она поняла, что всё ещё держит письмо в руках и что гость и она всё ещё стоят.