Встреча

Росоховатский Игорь Маркович

Ким бросил взгляд на товарищей, как бы извиняясь за нескромное признание. А они смотрели на него во все глаза: он впервые раскрывался перед ними.

– Для чего сильнее?
– спросил дальнианин.

– Вместе с силой приходит счастье. А сила - в знании.

Дальнианин улыбнулся:

– Почему же ты сказал, что не понимаешь меня? Ведь наши цели сходятся. Мы хотим знания для силы, а силы - для счастья. Разные у нас только возможности. Ты пока хочешь знать больше о Вселенной, чтобы лучше приспособиться к ней, а я - чтобы переделывать ее. И ты, и я стремимся к гармонии со всем окружающим,

к такой гармонии, где мы - строители и хозяева. В этом наше счастье... Ты понимаешь меня?

Он обращался ко всем землянам. И Светов ответил за всех:

– Мы начинаем понимать тебя.

– Я покажу вам, как переделывают мир!
– воскликнул дальнианин.

Вокруг его тела появилось серебристое мерцание. Оно становилось все больше и больше, окутало и землян. Образовало вокруг них прозрачную сферическую оболочку. Оно не имело ни запаха, ни вкуса, и вообще никак не воздействовало на их органы чувств. Земляне увидели удаляющуюся планету, похожую на фиолетовый мяч. Просторы космоса окружили их. У землян было такое впечатление, что они летят безо всякой защитной оболочки, и это ощущение пьянило безудержной гордой радостью. Космос, такой могущественный, непознанный, стал ласковым и спокойным, как море в бухте. У них появилось ощущение единства с ним, и впервые люди почувствовали, что они не только сыновья Земли, но и дети космоса.

– Смотрите!
– сказал дальнианин.

Два узких луча ударили из прозрачной сферы, в которой они летели, в черное пространство. Там, где лучи скрестились, заплясал огненный шарик. Он разрастался, пульсировал... Дальнианин управлял лучами, и они становились то двумя бурлящими ручьями, то двумя клинками.

– Я создаю перепады энергии, - пояснил он так просто, как будто делал обычное дело.
– Это приводит к возмущению пространства, а затем к изменению движения частиц. Я могу менять энергетические заряды частиц, направление их вращения - и жидкость течет снизу вверх, газ стремится к уплотнению, многомерное время движется в том направлении, какое мне нужно.

Огненный шарик превратился в гигантский излучающий шар. На его поверхности бушевали смерчи и взрывы. Пространство, до того казавшееся пустым, изменилось. Оно больше не было черным. Багровые, серебристые, золотые отсветы заполнили его. Это был радостный пожар - пожар движения, жизни, который люди не могли представить в самых смелых мечтах. У них было ощущение, что это они зажгли новую звезду, что они могут изменять вращение частиц и управлять временем. Счастье такой силы и накала, какого они никогда не испытывали, овладело ими, породнило, сделало частями единого целого. Им казалось, что вот-вот они создадут мир, с которым сольются воедино в гармонии. Этот мир станет частью их, а они - его разумом, его волей.

"Может быть, что-то похожее я испытывал, когда был водителем патрульного космолета. Бывали минуты, когда я как бы сливался с аппаратом в одно существо, каждое движение которого зависело от моей воли, - подумал Светов и ответил себе: - Нет, это нельзя сравнивать".

Роберт посмотрел на Вадима, на его пылающие щеки, на беспокойные тонкие пальцы, переплетающиеся в живую решетку. "Тебе повезло, мальчик, - думал он.
– В юности ты познал такое чувство, которое я испытал только к концу пути. Красивое чувство, самое красивое и самое сильное. Но вот каково тебе будет жить после этого? Ведь все, что познаешь потом, ты невольно сравнишь с этим чувством. В чем же ты сможешь найти удовлетворение?"

– Еще звезду!
– попросил Ким.
– Образуйте здесь еще одну звезду.

– Нельзя, - ответил дальнианин.
– Через много миллиардов лет по вашему счету здесь возникнет жизнь, подобная земной, а две звезды - это уже совсем иная жизнь.

"Существо, которое живет сто лет, не будет заботиться о том, что произойдет через миллиарды лет", - с сожалением подумал Роберт, - ведь он думал не о дальнианине, а о себе, о людях Земли. Он представил, как давно и насколько бы изменилось человеческое общество, лицо планеты, если бы люди были бессмертны и вынуждены были заботиться о том, что произойдет через миллионнолетия.

Дальнианин прочел мысли Роберта и, словно этого ожидал, тотчас предложил:

– Вы можете остаться со мной навсегда. Вы избавитесь от болезней и смерти, а значит, и от страха перед будущим. Вы не будете больше ни эгоистичными, ни злобными, ни скупыми, ведь "я" и "они" не станут разъедать вас противоречиями. Вы будете бессмертными и могучими, а значит, и счастливыми. То, что ваши собратья добудут в борьбе через очень много лет, вы получите сейчас...

"А чем мы уплатим за это?
– подумал Роберт.
– Мы отдавали за крупицы знания и могущества здоровье, молодость, мы теряли самых близких людей. Мы так привыкли за все платить, что иначе не можем..."

Вадим припомнил медные осенние леса и воздух такой чистый, что просматривались серебряные паутинки, плывущие в нем. Вот надвинулись тучи, тяжелые, мокрые, недобрые. Налетел ветер, рванул их, стряхнул тяжелые капли. Зашумел изо всех сил, надувая щеки, и осенний дождь ударил пулеметной очередью по лужам. Вадим не любил осенних дождей, но сейчас и о них вспоминал с тоской. И, еще не вспомнив всего другого, что незримо тянулось за ним через космос, сказал дальнианину:

– Нет, я не останусь.

"Почему он не заставит нас, если это ему нужно?" - подумал Ким и услышал ответ дальнианина:

– Нельзя заставить войти в будущее. Для будущего нужно созреть.

Взгляд Светова прояснился. Этот мальчик, Вадим, так легко принявший решение, помог и ему. А было нелегко. Ведь Светов хорошо представлял, что предлагает дальнианин. Разве не бессмертие необходимо ему, чтобы воплотить в жизнь свой замысел о путешествии к центру галактики?

– Вы сможете вернуться потом на родину, приняв любой облик - и такой, как сейчас, - сказал дальнианин.

Роберт подумал: "В этом - ловушка. Стоит только согласиться, и мы станем другими - у нас появятся другие цели и желания. Мы потеряем самих себя. И нам незачем будет возвращаться..."

Он хотел предупредить Светова, но услышал его голос:

– Спасибо за предложение. Я не могу его принять.

Он проговорил это твердо и быстро, так быстро, что возникали сомнения в твердости.

"Он старше остальных и лучше знает цену времени", - подумал Ким; ему захотелось спросить о чем-то, но он промолчал.