ВСТРЕЧИ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ
Шрифт:
Для тех, кто недостаточно компетентен в вопросе пития, объясняю: гидролизный или технический, спирт гонят из древесных опилок, в отличие от питьевого спирта или ректификата, который гонят из зерна.
Профессиональная медицина очень не рекомендует для внутреннего потребления гидролизный спирт, по причине его вредности для человеческого организма. Однако, по мнению профессиональных питухов, гидрашка гораздо менее вредна для человеческого организма чем, например, стеклоочиститель или, другой пример, клей БФ 6. (Более подробные и квалифицированные сведения по этому вопросу можно получить из классической монографии Венички Ерофеева «Москва – Петушки».)
Кстати сказать, распространенное использование гидролизного спирта и спиртосодержащих технических жидкостей не по прямому назначению, сплошь и рядом приводило к отказу технических систем, вплоть до катастроф с человеческими жизнями. Известный пример: пока не был разработан антиобледенитель без содержания спирта, самолеты гробились, так как бессовестные техники сверх всякой меры разбавляли штатный антиобледенитель недопустимым количеством воды.
Недавно был обнародован такой сюжет из славного прошлого нашего ракетостроения. Оказывается, двигатели первых ракет, «срисованные» С.П. Королевым с немецких ФАУ-2 фон Вернера, работали на спирту и выпускались на одном из наших отечественных заводов. И когда С.П. Королев перевел двигатели ракет на керосин, работники этого отечественного завода были в отчаянии. Не исключено, что это революционное решение С.П. Королева существенным образом повысило безаварийность нашей космонавтики и вывело ее на первое место в мире.
Однако я отвлекся. Вернемся в тот далекий 1985 год, когда я поздней вечерней порой создаю на седьмом этаже в Щербинках живописное полотно. Мои органы слуха услаждает чарующий голос Константина Сокольского, кассету с записью которого «крутит» портативный магнитофон «Электроника». И, как вы уже понимаете, интенсифицируется процесс создания живописной «нетленки» периодическим приемом внутрь изрядных порций коктейля собственного изобретения.
Рецепт моего фирменного коктейля чрезвычайно прост: в хрустальный бокал наливаются две равные части гидролизного спирта и сока калины красной. В результате получается изумительный, как с точки зрения эстетики, так и с точки зрения эффективности напиток рубинового цвета.
Живописные творческие потуги, изрядная череда поглощенных порций калинового коктейля и знойные звуки довоенных танго к двум часа ночи ввели меня в состояние эйфории. И так захотелось мне неотложно встретиться со своей хорошей знакомой, чтобы обсудить некоторые аспекты исполнения Константином Сокольским нашего любимого произведения «Дымок от папиросы». А жила моя хорошая знакомая в значительном отдалении от Щербинок, в центре города около Оперного театра.
Взял я в левую руку авоську с упаковкой венгерского горошка мозговых сортов, а в правую руку магнитофон «Электроника», остановленный на воспроизведении любимого танго, и пошел по ночным Щербинкам на трассу – на конечную остановку городского транспорта. Несмотря на некоторую неуверенность в походке, до трассы я добрался благополучно.
Городской транспорт в два часа ночи находился на отдыхе. Но это меня не смущало. В описываемое мной время таксисты еще не ошалели от рыночной экономики, и таксомоторы служили вполне доступным для простого советского человека транспортом. За три рубля (включая чаевые) можно было доехать в любую точку верхней части города. Чем я неоднократно и пользовался, проживая на окраине города. Но все те, кто хотел приехать на эту окраину, уже приехали, а все те, кто хотел уехать – уже уехали. Короче говоря – в два часа ночи на конечной остановке Щербинки такси меня не ожидали.
И вот стою я на ночной трассе, тьма кромешная, только что волки не воют. Вдруг, со стороны пригородной деревни Ольгино, засветились фары какого-то транспортного средства. Поднял я руку – затормозил около меня вроде бы «газик». Заплетающимся от избытка выпитых калиновых коктейлей языком, объяснил я свое намерение добраться до Оперного театра. Водитель не возражал. Погрузился я в темный салон автомобиля, на заднее сидение, где располагались уже двое пассажиров. Потеснились они – в тесноте, да не в обиде, значит. Поехали.
Как ехали, не помню, заснул сразу же крепким хмельным сном. Только как бы кольнуло что меня, когда подъехали к перекрестку Белинки и Ошары. Заплетающимся языком попросил водителя остановить экипаж и достал купюру в три рубля. Расплатиться, значит, за доставку.
Когда водитель зажег свет в салоне, я мгновенно протрезвел. Попутный транспорт оказался милицейским «газиком» с красной полосой. И в салоне этой оперативной машины сидели, как молчаливые неподкупные судьи, четыре милиционера в полной милицейской форме.
Мгновенно протрезвев, я начинаю тотчас же прощаться с карьерой доцента Горьковского государственного университета. Доставят меня сейчас в вытрезвитель, а завтра запустят процесс позорного изгнания с факультета вычислительной математики и кибернетики… И никто не защитит нарушителя антиалкогольного УКАЗа, который запрещает появляться в общественных местах в поддатом виде. А в милицейской оперативной машине – тем более.
Но… Водитель берет мой трояк, окружающие менты хранят молчание, а я, свободный и счастливый, выбираюсь на свежий воздух из нутра милицейского автомобиля. Прижимая к груди авоську с дефицитным горошком и магнитофон с кассетой Константина Сокольского, с недоверием и надеждой наблюдаю как в салоне «газика» гаснет свет, и мой попутный транспорт растворяется в ночном городе.
А о том, как, прижимая к груди авоську с драгоценным горошком и не менее драгоценным магнитофоном, в три часа ночи я рвался в коммунальную квартиру к моей хорошей знакомой и как ее соседка только что не вызвала милицию – об этом с удовольствием любит рассказывать моя жена. С который ведем мы более двадцати лет совместное хозяйство в центре города около Оперного театра.
ПРИДУМАННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Перекресток
(Почти забытая походная песня)
Его нервы сдали, когда вновь послышался грохот разъяренной воды, в остервенении бросающейся на оскаленные клыки скал посреди реки. На сегодня хватит. Он не желает на исходе дня ощутить еще раз в груди леденящий комок неизвестности. Так было в Карбонаке, когда черное, источенное водой крыло скалы стало нависать над головой, закрывать солнце. Плот словно магнитом тянуло к снежным кружевам пены, которые оторачивали зеленые осклизлые груди каменных «булок». Кладбищенской сыростью веяло от каменной, растрескавшейся стены берега, покрытой зелеными пятнами лишая. Капли воды сочились по трещинам и беззвучно, в реве порога, сливались в струи. Высоко-высоко над головой кривая гребенка леса вкалывалась в небо, венчая уродливый, словно сделанный тупым ножом срез скалы.