Встречи на ветру
Шрифт:
Я-то подросла, да его нет.
Совсем стемнело. Света я не зажигаю. Напал на меня столбняк. Мама зовет ужинать. Я сижу. Держу тетрадь и сижу. Я пытаюсь сосредоточиться. Ещё одно усилие – и начну читать то, что написал отец, не открывая тетради. Я по телевизору видела, как какая-то женщина угадывала, что нарисовано на бумаге через плотный картон.
– Ирина! – Терпение у мамы кончилось. Она редко кричит на меня. – Остынет все.
Не хочу, чтобы она увидела меня в таком состоянии, иду.
– Уезжать тебе надо, дочка. Учиться,
– Уеду я мама, не волнуйся. В институт обязательно поступлю, а что касается замужества, то тут повременю. Я начальником хочу стать.
– Каким начальником? Да знаешь ли ты, что такое быть начальником? Даже самым маленьким. Отец твой тоже был начальником. И что? Лежит в земле.
– По-твоему выходит, умер он оттого, что был начальником. Так?
– А ты думаешь, отчего молодой и здоровый мужик взял да помер? Довели его до инфаркта.
– Ты же писала, что у папы рак был.
– Так врачи говорили. Он сильно стал задыхаться. Оказалось, от сердечной недостаточности была та одышка. Ты прибрала его тетради? – Я кивнула. – Мне они ни к чему, а ты почитай. Там Анатолий, наверное, описал все. Прошу, никому эти записи не показывай. Боязно мне. Твой еврей остер на язык. Не ровен час он провокатор.
– Мама, ты сошла с ума. На кой черт ему провоцировать меня? Я же девчонка. Ноль без палочки.
– Дурочка ты у меня. Мне говорили, что у них там тоже план есть.
– Ничего не понимаю, какой план у еврея?
– Не у него, – мама сердится, – в конторе, на которую он служит.
В те дни мне ещё не было знакомо слово «паранойя», но я поняла, что у мамы с психикой не все в порядке. Поэтому я постаралась сменить тему и заговорила о своих школьных подружках.
Спать я легла полная тревоги за маму. Уеду я, а как она тут будет жить с такими мыслями?
Проснулась поздно. На кухонном столе записка мамы: «Завтрак на плите. Поешь обязательно. Если пойдешь к Моисею Абрамовичу, будь очень осторожна».
Фокус. Мама знает, как зовут этого чудака.
Аппетита нет. Настроение приговоренного к повешению. Низ живота болит. Быть «делам». А ведь Моисей Абрамович приглашал на обед сегодня. Интересно, что они приготовят на обед. Он сказал, что обедают они в пять вечера. Впереди куча времени.
Надо собрать волю в кулак – это выражение отца. Для этого у меня один способ – гимнастика и холодный душ. Вот что я вам скажу. При росте метр шестьдесят пять я вешу пятьдесят три килограмма, объем моих бедер восемьдесят сантиметров, а грудь второго размера. У меня широкие плечи и, если раньше я этого стеснялась, то теперь, после того, как Иван Петрович сказал, что у меня фигура амазонки, я стесняться перестала. Ещё в школе увлеклась спортивной гимнастикой и добилась приличных результатов. Кроме того, я хорошо плаваю. Как же иначе? Жить у моря и не уметь плавать? Это просто глупость какая-то.
Так что, дорогие мои,
Прошло три часа, и я в полном порядке. Хоть сейчас на площадку. Спортивную. А вы о какой подумали?
Проснулся и аппетит. Но не буду же я наедаться перед тем, как идти в гости. Попила чаю с таком. Гляжу в окно. Там тоска смертная. Вспомнила Ленинград. Какие виды там! Куда ни глянь – картина маслом.
Глядела, глядела и догляделась. Завтра и уеду. Мама права: нечего мне тут делать.
В три часа пришла мама.
– Хорошо, что тебя застала. – На лице мамы тревога.
– Что случилось? – спрашиваю и, стараясь как-то развеять её тревожное настроение, шутя спрашиваю: – Пожар где-нибудь?
– Шутки шутишь. Я подслушала разговор начальника нашего первого отдела с инженером из отдела безопасности. Моисея Абрамовича вчера арестовали. Уезжать тебе надо немедля. Ты помнишь, какие он разговоры вел вчера? Мне уже все равно, а тебе жить надо.
Хотела спросить маму, кто же мог донести на Моисея Абрамовича, но сдержалась.
– Ты не подумай, что это я на него стукнула, – предупредила мой вопрос мама, – Александра сука. Мы с Анатолием догадывались, что она служит сексотом. Заложила бедного еврея.
– Можно я тебя спрошу, – решилась я, – откуда ты знаешь его?
– Долгий разговор, – мама отвернулась к окну. – Давай лучше поедим и поедем на вокзал.
Через два часа, как раз, когда я должна была обедать с Моисеем Абрамовичем и его сыном, мы с мамой стояли в очереди в кассу. Мамина знакомая кассирша продала нам билет до Харькова.
– Там перекомпостируешь на Москву, – сказала она и приняла от мамы три рубля сверх цены билета.
До отхода поезда оставалось два часа, и мама предложила пойти в привокзальный буфет.
– Не успела я тебя собрать в дорогу. Путь неблизкий.
Кушать мне не хотелось, но я послушно пошла за мамой. Говорится же: аппетит приходит во время еды. Я с удовольствием съела две котлеты с макаронами с томатным соусом, выпили кофе со сгущенным молоком. Булочку с маком я забрала с собой. Будет с чем попить чаю в поезде.
– Как приедешь в Ленинград, – мама всплакнула, – напиши. Лучше отбей телеграмму.
Локомотив гуднул пару раз и, слегка дернув, потащил состав на север.
Мама прошла немного за вагоном, махнула рукой и, повернув, ушла. Знала бы я тогда, что вижу маму в последний раз. Живой.
До станции Ясиноватая я просидела у окна. Глядела на проносящиеся мимо черно-бурые поля, облезшие свечи пирамидальных тополей и темно-зеленые свечи кипарисов. Какая тоска!
В Москву я приехала шестого января. Середина недели. Народу полным-полно. В Москве я первый раз. Кассир в Жданове сказала, что мне надо перекомпостировать билет, но что это значит, мне неизвестно. Пассажиры с нашего поезда все разошлись, и осталась я одна на перроне. В Ленинграде меня из зала ожидания забрала проводница. Не таков народ тут.