Встречи на ветру

Беспалов Николай Алексеевич

– Пойдешь на склад подсобницей, – сказал, как приговорил, дядька в отделе кадров, и добавил: – Беру тебя только потому, что Родион Сергеевич за тебя поручился.

В пять вечера мы с Родионом вышли на улицу Скороходова.

– Такое событие надо отметить. – Мы идем в сторону Кировского проспекта. Дошли до пересечения его с улицей. Вижу, на другой стороне то кафе, в котором я с Петром ела мороженное. Неужели и Родион поведет меня туда? Нет. Мы сворачиваем направо. Повалил народ. Закончилась смена. Спешит рабочий люд. Все в заботах. Я им не завидую. С сегодняшнего дня я среди них. Я тоже рабочая. Великий советский писатель тоже начинал с простого рабочего. И я добьюсь

своего. И высшее образование получу, и семья у меня будет.

– Пришли. – Мы стоим у входа в столовую. Читаю вывеску – «Белые ночи». Красиво. Сейчас, правда, темные дни, но ничего: и лето придет. С его белыми ночами.

Столовая оказалась рестораном. Так я подумала. Не видала я столовых с официантами у нас, в Жданове. Тут не Жданов, тут Ленинград. Почти столица. Отчего-то вспомнила попутчика товарища Игнатьева. Интересно, а он меня помнит?

Родион тут как хозяин. Усадил меня за стол, сам уселся напротив. Получилось, мы весь стол заняли.

– Сегодня будем кушать бифштекс рубленый с яйцом и сложным гарниром, – звучит как-то казенно, но для моих ушей словно стих. – Я буду пить пиво, а тебе закажу сто граммов сухого вина. Для пищеварения полезно.

– Родион, я тебя не узнаю. С каких пор ты стал заботиться о моем пищеварении? – Тут я решила рассказать о том, что мне поведал товарищ Минаков. Родион не дал.

– Ты теперь моя забота. Без меня пропадешь.

Решилась и говорю:

– Ты скоро за океан уедешь.

Родион косо посмотрел на меня.

– Тебе это откуда известно? Товарищ Манаков проболтался?

– А тебе он когда успел рассказать о твоем отце в Канаде?

– Ира, я не пальцем делан, и у меня есть кореша кое-где. Не думал я, что мой папаша отважиться искать меня. Трус он. – Так говорить об отце – мне чуждо. Но это его жизнь, и не мне судить. – В плен сдался, вернуться в Россию испугался. Дядька мой не испугался. Отсидел пять лет и ныне заведует леспромхозом на реке Пижма. Далеко, скажешь. – Родион перестал есть. – Не дальше Канады. И все Родина. Понимать это надо. Вернее, чувствовать.

Подошла официантка.

– Десерт заказывать будете?

– Неси мороженое ассорти и лимонад, – заказывает Родион. Лицо грустное. Даже печальное.

Не удержалась и спросила:

– Отчего ты грустен?

– Загрустишь тут. Прознают на заводе, что у меня отец капиталист, попрут с завода. Я же с прошлым завязал. Желаю жить нормально. Ешь мороженое, и пошли мы домой. Завтра вставать рано.

Мне на работу приказано приходить только в понедельник, но не стану же я перечить Родиону.

Вышли на Кировский проспект и пошли к дому Родиона.

Подошли к кинотеатру «Арc». На афише большими ломаными буквами написано – «Начало».

– Хочешь в кино? – спрашивает Родион. – Так иди. Тебе на завод в понедельник.

Растрогал он меня до слез. До чего он заботлив.

– А как же я вернусь? Разбужу тебя.

– Нет проблем. Возьмем билет, ты меня доведешь до дома. Возьмешь ключи, и всего-то.

Пожалуй, с этого момента мы с Родионом стали жить одной семьей. Одно не ясно: кто я ему. Сестра? Как он сказал товарищу Манакову, племянница? Не жена же, черт возьми.

Актриса Чурикова в роли Жанны Д'Арк мне не понравилась. Может быть, я необразованная, но мне думается, что Орлеанская дева не могла быть такой. Какой? Истеричной. Вот какой.

Сеанс закончился около двенадцати ночи. Небо прояснилось, и большая луна ярко светит. Желтый свет уличных фонарей кажется неестественным, и лица прохожих странны. Или мне кажется? Подошла к дому Родиона и задрала голову. Нет ли там очередного желающего прыгнуть вниз?

В

квартире тишина. Интересно, в какое время тетка-соседка приводит к себе клиентов? В комнате Родиона настолько светло, что я без затруднений приготовилась к ночи. Знала бы я, что Родион не спит, стала бы я оголяться? Да! Мне хочется, чтобы он, именно он, увидел меня обнаженной. Что это, распущенность? Или все же нормальное желание здоровой женщины, не растратившей свой потенциал? Эка, как я выразилась! Что последовало потом, я скрою.

Утро. Не было кофе в постель, не было слюнявых и дурно пахнущих с ночи поцелуев. Было просто хорошо. Я смотрела на сильное, красивое тело мужчины, и все во мне трепетало. Не думала, что созерцание обнаженного мужского тела может вызывать так много эмоций. Но вот что странно. Во мне ни капельки похотливого желания. Я смотрю на него как на некое произведение искусства. Не думайте, что мы, провинциалы, чужды прекрасному. И у нас в Жданове есть музей изобразительных искусств.

– Ты дома не сиди, – говорит мне Родион, уже полностью готовый к выходу из дома. – Сходи в Эрмитаж. Деньги я оставил на тумбочке. – Я возьму их. Заработаю и отдам. – Там и на обед в столовой хватит.

Ушел Родион. На часах полвина седьмого утра. Музеи открываются в десять, так что времени у меня навалом. Родион оставил мне тарелку каши и две сардельки. Никогда раньше я так плотно не завтракала. Покушала и задумалась. Есть о чем мне подумать. За двое суток со мной произошло столько событий, что хватило бы на год. В поезде я познакомилась с человеком из той породы, что папа называл прирожденными начальниками. Как кстати вспомнила об отце. Где же его дневник? Есть время почитать его. Дневник отца я обнаружила на самом дне чемодана. Вот она. Ученическая тетрадь в клеточку. Почерк у отца почти каллиграфический. Видно, писал отец обыкновенной вставочкой. Такой и я писала до девятого класса. Потом нам разрешили писать новинкой, шариковой ручкой. На первом листе читаю: «Дневник Тиунова, старшего стивидора морского порта города Жданов».

Первая запись: «Сегодня восьмое марта 1953 года. Умер Сталин. В коллективе полная растерянность. Некоторые особо нервные товарищи говорят, что теперь не избежать войны с американцами. Думаю, это полная чушь. Хотели бы американцы уничтожить СССР, долбанули бы атомными бомбами уже в сорок седьмом году. Работы в порту много».

На этом дневник прерывается. Что-то отвлекло отца. Но что? Читаю дальше.

На второй страничке: «Пятое июня 1953 года. В Москве началась борьба за власть. Тот, кто долгие годы был наиболее близок к Сталину, арестован и обвинен в шпионаже. Смеху подобно. Первый заместитель Председателя Совмина СССР, бывший во время войны членом Государственно комитета обороны, депутат Верховного Совета СССР, в конце концов, член Политбюро ЦК КПСС. И это шпион! Не он ли организовал работы по созданию атомной бомбы!».

Я поражена. Как много знал отец! Когда он писал эти строки, мне было шесть лет, и я хорошо помню то время. Как же иначе? Отца я помню всегда веселым, шутившим. Приходит домой и там становится как будто светлее. Но прочь мои воспоминания. Надо читать. Время летит, и хочется всё-таки побывать в Эрмитаже. Итак, далее: «Начальник порта созвал большое совещание. Как с цепи сорвался. Никогда раньше не повышал голоса, а тут буквально в крик. Все виноваты. Грузчики работают спустя рукава. Стропали крепят грузы так, что того и гляди сорвутся в море. Сидел и ждал, когда дойдет очередь до нас. Обошлось. В конце заявил, что мы все будем уволены. Простои судов превышают все нормативы, государство за это платит валютой. Одно утешение – дочь».