Встречи в тайге
Шрифт:
Находись мы в это время на биваке, нам бы грозила большая опасность.
Когда вздрогнула земля, Ноздрин, морщась от дыма и не глядя на Рожкова, недовольным голосом сказал:
— Брось, будет тебе!
— Что? — спросил Рожков.
— Да трястись на месте.
Он думал, что это Рожков в шутку трясет палатку и котел с кашей.
Ночью было еще два слабых толчка, но я так устал за день, что спал как убитый и ничего не слышал. За ночь наша лыжня хорошо занастилась, и на следующий день мы прошли десять километров скоро и без всяких приключений.
Протаптывание дороги по
Случалось, что протоптанную накануне дорогу заметало ночью снегом, и тогда надо было протаптывать ее снова. За день мы так уставали, что, возвращаясь назад, еле волокли ноги; а на биваке нас тоже ждала работа: надо было нарубить и натаскать дров, приготовить ужин и починить обувь или одежду. Снег был такой глубокий, что даже на биваке мы не снимали лыж. Без них нельзя было принести воды, дров и подойти к нартам.
Наша обувь и одежда износились до последней степени. И не мудрено: второй год путешествия был на исходе. Изношенную обувь мы не бросали, а держали как материал для починки. Сначала починка производилась редко, а потом все чаще и чаще — почти ежедневно. Когда был израсходован последний лоскуток рыбьей кожи, мы стали рвать полы полушубков и ими подшивать унты. Этот материал тоже был непрочен и быстро протирался. В конце концов мы так обкорнали полушубки, что они превратились в гусарские курточки без пол. Тогда мы бросили верхние поясные ремни как вещи ненужные, потому что они постоянно съезжали на нижнюю одежду.
Не лучше обстояло дело и с бельем. Мы уже давно не раздевались. Белье пропотело и расползалось по швам. Обрывки его еще кое-где прикрывали тело; они сползали книзу и мешали движениям. Не раздеваясь, мы вытаскивали то один кусок, то другой через рваный карман, воротник или рукав.
Я никак не думал, что наш маршрут так затянется. Всему виной были глубокие снега и частые бураны.
С 7 по 18 декабря дни были особенно штормовые. Как раз в это время мы нашли охотничий летник, построенный из древесного корья на галечниковой отмели. Летник был старый, покинутый много лет тому назад. Кора на крыше его покоробилась и сквозила. Мы так обрадовались этим первым признакам человеческого жилья, как будто это была самая роскошная гостиница. Тут были люди! Правда, давно, но все же они сюда заходили. Быть может, и опять попадутся навстречу.
Мы привели летник, насколько это было возможно, в порядок: выгребли снег, занесенный ветром через дымовое отверстие в крыше, выгребли мусор и сырой травой заткнули дыры.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер поднимал тучи снега с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала, и казалось — вот-вот тоже поднимется на воздух. На всякий случай мы привязали
Мы сожгли все топливо, и теперь надо было идти за дровами. Но едва только Рожков вышел из юрты, как сразу ознобил лицо. На посиневшей коже выступили белые пятна. Я стал усиленно оттирать ему лицо снегом.
Буря завывала, сотрясая юрту до основания. Внутри юрты было дымно и холодно.
Когда последнее полено было положено в огонь, стало ясно, что, несмотря на ветер и стужу, мы должны идти за топливом. Тогда, завернув головы одеялами, с топорами в руках, я и Ноздрин вышли из юрты.
Сильным порывом ветра меня чуть не опрокинуло на землю, но я удержался, ухватившись за глубоко воткнутую в гальку жердь, которой было прижато корье на крыше нашей «гостиницы». Кругом творилось что-то страшное. Ветер нес снег сплошной стеной. Сквозь снежную завесу я увидел Ноздрина. Он стоял спиной к ветру и старался спрятать лицо. Совсем наугад я пошел вправо и шагах в ста от юрты, на берегу высохшей протоки, наткнулся на плавник, нанесенный водою. Я стал его разбивать. Снежная завеса разорвалась, и совсем рядом с собой я увидел того же Ноздрина. Я тронул его рукою. Мы набрали дров сколько могли и понесли к биваку.
Спустя некоторое время вернулся в юрту и Рожков. Он ничего не нашел и сильно промерз. Я пожурил его за то, что он, больной, ушел, ничего не сказав мне. В такую пургу можно заблудиться совсем рядом с юртой и легко погибнуть.
Согревшись у огня, мы незадолго до сумерек еще раз сходили за дровами и в два приема принесли столько дров, что могли жечь их всю ночь до утра.
Так промаялись мы еще целые сутки, и только на третий день к вечеру ветер начал понемногу стихать. Тяжелые тучи еще закрывали небо, но порой сквозь них пробивались багровые лучи заката. В темных облаках, в ослепительной белизне свежевыпавшего снега и в багрово-золотистом сиянии вечерней зари чувствовалось приближение хорошей погоды.
С тех пор как мы начали сокращать себе ежедневную порцию продовольствия, силы наши стали падать. С уменьшением запасов юколы нарты делались легче, но тащить их становилось труднее и труднее.
Уже несколько раз мы делали инспекторский смотр нашему инвентарю, чтобы лишнее оставить в тайге, и каждый раз убеждались, что бросить ничего нельзя. Будь лето — мы давно бросили бы все и налегке как-нибудь добрались до людей, но глубокий снег и главным образом морозы принуждали нас тащить палатку, поперечную пилу, топоры и прочие бивачные принадлежности. Лишиться всего этого — значило немедленно обречь себя на верную смерть.
Было ясно, что, если в ближайшие дни мы не убьем какого-нибудь зверя или не найдем людей, мы погибли.
Но из-за глубоких снегов зверь не ходил — он стоял на месте и грыз кору деревьев, росших поблизости. Нигде не было видно следов. Из шести собак трех мы потеряли неизвестно где и как. Быть может, они убежали назад. Две погибли с голоду, и только одна плелась следом за нартами. Мне удалось убить молодую выдру, Ноздрин застрелил небольшую рысь. Мы съели их с величайшей жадностью, а затем началась голодовка. Измученные и обессиленные, мы едва передвигали ноги.