Встречи во мраке
Шрифт:
Домой?
Они не имели собственного угла, она никогда не имела своей крыши над головой. Но их очаг всегда был там, где они были вместе.
Закрыв чемодан, он поставил его на пол.
Она не слышала, как щелкали замки чемодана. Тогда он подошел к ней, чтобы разбудить ее.
Он немного постоял возле нее, глядя на нее сверху вниз. В этот момент она могла видеть его лицо, затем могла понять, что ей нечего бояться. Никаких упреков, никаких вопросов, ничего. Только нежность была в его взоре.
Наконец он нагнулся и нежно поцеловал ее волосы.
— Зарон, — прошептал он. — Проснись, Зарон. Я отвезу тебя обратно ко мне.
Ее голова очень легко повернулась набок. Теперь он мог видеть ее профиль. Она усмехнулась коварно и злобно. Но ее взор померк навсегда.
Протянув за чем-то руку, он наткнулся на щетку, лежавшую на столике. Его взгляд упал на то, что под ней лежало. Листок бумаги и на нем две строчки:
«Ты можешь снова забрать ее, солдат. Я возвращаю ее тебе!»
Он медленно опустился перед ней на колени. Он попытался взять ее на руки, но как бы он ни брался за нее, ее тело повисало в разных направлениях. Наконец он положил ее на пол. Она все еще продолжала ухмыляться коварно и зло.
В отчаянии он обыскал ее чемодан, пытаясь найти там что-нибудь, чем бы он ей мог помочь. Он сам не знал, чем?!
А потом его пальцы прикоснулись к оружию. Со жгучей болью, запинаясь, сказал он:
— Я… не хотел этого, Зарон. Я не хотел этого, но ты не оставила мне другого выхода…
Низко склонившись к ней, он нашел ее холодные обезображенные губы. Он поцеловал их со всей нежностью, какую все еще чувствовал к ней.
— Спасибо, Зарон! Так чудесно было тебя любить…
Выстрел попал в них обоих. В ее, уже мертвое, и в его, еще живое тело. Их губы соприкоснулись вновь, когда голова его упала. Это был поцелуй Вечности.
Камерон и его шеф снова обратились к свидетельнице:
— Еще только один вопрос, Селеста…
Девушка сидела в кресле, положив ногу на ногу. Нетерпеливым движением она поставила ноги рядом и кончиком пальца ловко стряхнула пепел с сигареты.
— Опять вы принимаетесь за старое! Я не знаю, с кем вы, собственно, говорите. Меня зовут Рыжуха. Запомните это раз и навсегда.
Камерон и его шеф переглянулись.
— Извините, мы совсем не хотели задеть ваши чувства, — сухо промолвил шеф. — Нас трудно приучить к тому, чтобы не называть людей их настоящими именами. Хорошо, Рыжуха…
— Видите, это уже звучит лучше, — снисходительно заметила она. — Ну, что я могу еще для вас сделать?
— Зарон Пэдж носила украшение, медальон на цепочке на шее. Мы хотели бы расспросить вас об этом медальоне.
— Пожалуйста, не возражаю.
— Она носила его очень часто, не так ли?
— Все время. Она снимала его только когда мылась.
— А как она его носила? Можете ли вы нам это сказать? Можете ли вы показать нам это?
— Вот так, если воротничок ее платья… — Она вытянула шею и отвернула вниз вырез своего пуловера. — Всегда только под платьем. Никогда не носила поверх платья. Это была не очень ценная вещь, знаете ли… Просто своего рода личная память. Я сама видела его только тогда, когда она одевалась или раздевалась.
— Значит, его не могли видеть ни люди, которые встречались с ней на улице, ни те, которые с ней беседовали?
— Это исключено.
— Спасибо, это все, Рыжуха.
Она встала. Направляясь к двери, она чиркнула спичку о стену.
— Но… но я прошу вас… — растерянно пробормотал шеф, — только не о наши стены!
— Почему же именно не о ваши? — удивленно спросила она. — На что же они еще годятся!
Дверь за ней закрылась. Шеф обратился к Камерону:
— Что вы хотите этим доказать?
— Разве вы не видите, куда я клоню? К тому, что анонимное письмо мужу писал ни кто иной, как убийца. В течение того времени, когда он переманивал жену Пэджа, он мог говорить о своем дружеском отношении к ее мужу. И так шаг за шагом. В своем письме он упомянул о медальоне, чтобы доказать Пэджу, что действительно речь идет о его жене. Никто на улице не мог видеть этого медальона. Никто не мог видеть, поскольку он был совершенно закрыт платьем. Стало быть, только он мог написать это письмо.
— Почему он хотел выдать себя? Это безрассудно.
— Да, безрассудно и жестоко. Это настоящий садист! Он хотел причинить Пэджу страдания и вполне достиг этого таким путем. Мы уже слышали, что Робин сказал об этом.
— Очень хорошо. Но как это доказать?
— В сущности, он не интересовался его женой. Он и не любил ее и не стремился ее убить. Он убил ее не потому, что имел что-либо против нее самой, а только из-за того, что ненавидел Пэджа и по какой-то причине преследовал его. Жена служила только средством для достижения цели.
Шеф недоверчиво покачал головой.
— Ответьте мне только на два вопроса, — сказал Камерон. — Долго ли она страдала?
— Десять секунд, возможно даже двадцать. Это произошло быстро.
— А как долго он страдал?
— В течение недель, я полагаю. Так, во всяком случае, сказал Робин. Он мучился несколько недель, вплоть до самоубийства.
Камерон развел руками.
— Почему же, в самом деле, они были так измучены?
— Это, — мрачно молвил шеф, — совершенно новый аспект дела.