Встречи
Шрифт:
– Мина, наверное, - сказал я, имея в виду Бределя.
– Да нет, это кто-то от скуки пальнул, так, на всякий случай, - проговорил майор, - на наших нервах хотят играть… Ну, так вот… Часа в два ночи я немного прикорнул. Решил отдохнуть до рассвета, а там обстановка сама по себе прояснится. Вдруг вбегает помполит, докладывает: «Профессор пришел!» - «Какой профессор?» - «Каким ему быть и положено - немолодой!» Помполит мой был парень с юмором, из комсомольских работников.
– Почему был?
– Да ранило его третьего дня. Сейчас в госпитале. Говорят, в Тамбов увезли. «В чем дело, - спрашиваю, - откуда профессор и что ему здесь надо?» - «Сам хочет рассказать».
– «Ну так зови!» Привел он ко мне профессора. Лет так ему под пятьдесят,
– «Чем же мы можем вам помочь?» «Очень прошу, - говорит, - выбейте из одного корпуса немцев, хоть на полчаса. У меня архив в подвале, от бомбежек прятал. Я обязательно управлюсь… Двух солдат хватит вынести. Уж очень прошу, товарищ командир». «Это же невозможно, - говорю, - люди только из боя, устали смертельно». А он: «Завтра немцы укрепятся, и будет поздно». И что вы думали, это его соображение победило. Хоть и в гражданском пиджаке был профессор, а рассуждал по-военному. А тут еще злость во мне кипела от несправедливости, что отойти я был должен, и от ночи этой ненастной. «Ладно, - говорю, - профессор, а вы с ними пойдете?» «Пойду, - говорит, - пойду».
– «Нет, не надо, профессор, вы человек заслуженный, рисковать вами не будем». «Нет, - настаивает, - пойду, без меня вы ничего не найдете».
– Майор помедлил, почесал небритую щеку и улыбнулся: - Собрал я командиров второго и третьего батальона. Приказываю ударить по немцам, засевшим в институте. А профессор тут же рассказал, какой корпус освободить надо. Конечно, доложил комдиву о своем решении. Получил добро. Комдив у нас инициативу поощряет. Долго рассказывать не буду. К рассвету вышибли немцев. Так рванули вперед, что те от внезапности назад откатились. Пятеро едва на своих плечах дела профессора вытащили из подвала. Очень он всех благодарил. «Пшеницу, - говорит, - особую вывел». Потерь мы, в общем-то, не имели, только одного солдата осколком зацепило. И что же вы думаете, корпуса захватили да так и не отдали. Они вроде сейчас стоят на ничейной земле. Ну чего там, молчит «Двина»?
– обернулся он к связисту.
– «Двина»! «Двина»!
– суматошно зашипел связист.
– «Двина», как там «гость»?
И вдруг вдалеке подряд ударило несколько взрывов, послышался стук пулемета…
Мы прислушались. Над рощей и рекой разносился усиленный громкоговорителем голос Вилли Бределя, говорившего по-немецки. Разрывы снарядов могли заглушить отдельные его слова, но не могли подавить мысль. Он говорил о фашизме, который тяжкой болезнью охватил его родину. Призывал немецкую молодежь, одетую в солдатскую форму, бороться против войны, гибельной для Германии…
Середина сорок второго! Слово Вилли Бределя еще не смогло отрезвить, но слова его звучали над воронежской землей на том самом рубеже, который оказался непреодолимым для гитлеровцев.
Через полчаса Вилли Бредель вошел в землянку, усталый и немного ссутулившийся; майор подвинул ему стакан.
– Товарищ Бредель, - сказал он, - выпьем по сто грамм. Вы хорошо выступали!
– А вы знаете немецкий?
– спросил Бредель.
– Неплохо! Даже преподавал в школе.
Выпили. Помолчали. Бредель прислушался.
– Еще стреляют!
– сказал он.
– Да, вы поиграли на их нервах, - сказал майор.
– До рассвета теперь будут пахать землю.
Я был еще под впечатлением рассказа майора о профессоре, и вдруг в моем представлении эти совершенно разные судьбы объединились: один жил и трудился на своей земле, а другой, немецкий коммунист, пришел сюда, чтобы пусть пока словом правды, но защитить и спасти ту самую пшеницу, над которой всю
Сгущались сумерки. Темнела роща. Я шел по дороге, по той самой, по которой когда-то мчался «виллис» Ватутина.
Я шел по тихой, по-летнему теплой земле. А в душе моей вновь ожила война…
НАСТОЯЩЕЕ, ПРОШЕДШЕЕ, БУДУЩЕЕ
Раз в несколько лет я приезжаю в родное училище. И не только потому, что хочется взглянуть с обрыва на дальние берега Днепра, походить по тем камням, из которых твои кованые сапоги в юности высекали искры. Для меня каждый приезд в училище - глубокая душевная и нравственная потребность.
Я был одним из тех, кто вышел молодым командиром из этих стен незадолго до Великой Отечественной войны. Теперь мы уже старшее поколение, и один из его представителей - генерал-майор войск связи Иван Николаевич Тюльга - командует училищем…
Утверждают, что крепостному зданию училища более семисот лет. Если приглядеться, можно заметить еще сохранившиеся замурованные бойницы. Эти стены видели много потрясений, выстояли они и под жестокими ударами минувшей войны.
Мне навстречу спешат курсанты, и я невольно приглядываюсь к ним, молодым людям семидесятых годов; нет, не для того, чтобы заниматься сравнением поколений, хочется глубже понять заботы и проблемы, которые волнуют нынешних хозяев этого дома.
Киевское военное училище связи стало высшим инженерным. Молодые офицеры первого выпуска уже служат в войсках. Их письма, так же как и отзывы командиров частей, являются ориентирами для командования, преподавателей, партийной организации.
Подполковник Михаил Петрович Паньшин, политработник, в силу большого опыта может смело судить о достоинстве и недостатках молодой курсантской смены. Конечно, в первое послевоенное десятилетие в училище приходила молодежь, быть может, не столь подготовленная. Но тогда в ее активе был, как правило, немалый жизненный опыт, подчас годы труда в колхозе и на производстве. Ныне курсанты в подавляющем большинстве - недавние школьники. Иной юноша и пуговицу-то к кителю сам пришить не умеет. Другой, привыкший к материнской и отцовской снисходительности, не сразу свыкается с суровостью воинской дисциплины.
В политотделе училища я был свидетелем случая, который хотя и вызвал улыбку, но все же печален. Несколько курсантов, парней музыкально одаренных, создали оркестр и, находясь в отпуске, согласились сыграть на свадьбе за плату. Вскоре об этом узнало командование, виновных наказали, а один из них, к тому же беспричинно пропустивший лекции, был посажен на гауптвахту. И вот мать этого курсанта сделала по телефону строгий выговор заместителю начальника политотдела за «чрезмерные придирки» к ее сыну. Думается, она вряд ли поймет степень собственной вины перед обществом за нетребовательное воспитание сына, за те упущения, которые приходится исправлять теперь. Но речь не об этом. Приведенный случай - лишнее свидетельство того, с какой щепетильностью приходится подчас вести воспитательную работу в училище. Ведь проштрафившиеся курсанты хорошо учатся, из них сравнительно несложно подготовить хороших специалистов. Но сколько педагогического труда нужно затратить, чтобы они стали офицерами!
Труд воспитателя тем благодарнее, чем охотнее его питомец воспринимает наставления, чем больше у него желания постигнуть то, чему его учат. Не случайно наряду со взыскательной оценкой знаний юноши важнейшее значение приобретает уверенность в том, что он искренне хочет посвятить свою жизнь армии. Училище не только учит, оно испытывает и характер курсанта, укрепляя его веру в правильность избранного пути.
Подполковник Паньшин показал мне письмо одного из недавних выпускников. «Как бы далеко нас ни забросила служба, - пишет он, - мы с теплом и любовью будем вспоминать годы, проведенные в училище. Да, военный инженер - это не только человек, умеющий эксплуатировать технику, он и умелый руководитель».