Встречи
Шрифт:
Все-таки из осторожности он послал в штаб фронта хитроумно составленный рапорт о своем решении, а сам немедленно выехал к Дону, в район Голубинской, чтобы на месте организовать переправу бригады. Так вернее. Когда она переберется на другой берег, Ватутин уже будет поставлен перед свершившимся фактом.
3
Тяжелая немецкая артиллерия стреляла издалека по переправе. Снаряды ложились довольно метко. Дон был в полыньях; ветер гнал по воде мелкую рябь, и казалось, оба берега
Рыкачев в бекеше, измазанной машинным маслом, стоял на обочине дороги и грозил кулаком шоферам, которые замедляли скорость машин перед тем, как сползти с берега на узкий понтонный мост.
Вид у Рыкачева был поистине угрожающий. Он бегал от машины к машине, ругался и кричал: «Живей, живей, черт побери!» Того и гляди сейчас выхватит пистолет и застрелит тебя на месте. Когда вблизи раздавался грохот взрыва, он даже не оборачивался в ту сторону.
Адъютант, молодой майор, не отставал от него ни на шаг. Почему-то он все время держал руку на кобуре пистолета, словно ожидая каждую минуту, что откуда-нибудь выскочит противник.
Передовые отряды корпуса Родина уже успели переправиться на тот берег; машины подвозили им боеприпасы. На подходе были тяжелые танки. Скорее, скорее расчистить им переправу… Вот в этой полуторке, например, спят они там, что ли?
Рыкачев с силой рванул дверцу остановившейся как раз против него машины. В кабине сидел капитан, который с удивлением взглянул на неизвестно откуда появившегося генерала. Должно быть, он не узнал командарма, а может быть, никогда раньше не видел его.
– Вы долго будете тут торчать?
– закричал Рыкачев.
– Я вас расстреляю! Сейчас же вперед!
Капитан медленно вышел из машины. Это был пожилой человек с обкуренными, желтыми усами. Даже и сейчас он продолжал держать трубку в руке. Сделав два шага к Рыкачеву, он остановился, сутулясь и в упор глядя ему в лицо.
– Я, товарищ генерал, не боюсь этого вашего крику, - спокойно сказал он.
– Скажите толком, в чем дело?
Рыкачев захлебнулся от ярости:
– Как разговариваешь! Застрелю!
– Стреляй, - сказал капитан, повернулся, не спеша залез в кабину и захлопнул дверцу.
Полуторка медленно тронулась вслед за другой, которая тоже еле-еле тянулась, поджидая, когда впереди расчистится путь.
Вдруг адъютант взволнованно сказал:
– Товарищ командарм! Ватутин!
И Рыкачев, который храбро стоял под разрывами снарядов, вздрогнул, засуетился и вдруг стал торопливо одергивать бекешу.
Ватутин медленно и спокойно шел вдоль дороги, тщательно выбритый, в новом кожаном пальто на меху, засунув руки глубоко в карманы. И в том, как он двигался, задумчиво и заботливо выбирая, куда поставить ногу в белом фетровом валенке, обшитом коричневой кожей, было нечто, что испугало Рыкачева.
Около Ватутина вьюном вился какой-то человек, очевидно, из охраны, тревожно крича:
– Товарищ командующий! Нельзя вам идти! Товарищ командующий! Я имею полномочия!
Но Ватутин словно и не слышал этого крика. Он надвигался на Рыкачева, и командарм понял,
Когда Ватутин подошел, Рыкачев приложил руку к шапке и как-то рванулся вперед, но Ватутин не протянул ему руку.
– Партизаните!
– сказал он тихо, но так, что лучше было бы, если б он кричал.
– Регулировщиком движения стали? Посмотрите, какой у вас вид? Не хватает только флажков в руках!
– Товарищ командующий… разрешите доложить!..
Ватутин прервал его:
– Мне все ясно, товарищ Рыкачев! Где бригада?
– На подходе, товарищ командующий…
– Вы пошлете ее туда, куда я приказал. Понятно? У Калача ей делать нечего! Понятно, я вас спрашиваю?
– Понятно, - побелевшими губами прошептал Рыкачев.
– А о вашем самоуправстве и невыполнении приказа я доложу в Ставку.
Ватутин повернулся и так же неторопливо пошел назад. В стороне разорвался снаряд, и его осыпало землей, но он даже не наклонил головы.
По этикету Рыкачев должен был бы сопровождать командующего фронтом. Но он остался стоять на краю дороги, там, где его нашел Ватутин…
Поздно ночью Рыкачев вернулся в штаб армии, еще более угрюмый, чем всегда, и даже как будто поседевший. Он ни слова не сказал Ермакову о том, что с ним произошло.
На другой день командарм Рыкачев получил приказ Ставки передать дела начальнику штаба и немедленно выехать в Москву, в резерв…
4
Раненого унесли, и Ольга Михайловна, сняв марлевую маску, в изнеможении опустилась на табуретку. Уже сутки она не спала. После нелепой смерти Марьям ей хотелось забыться, и она работала, работала… Все лучшее, что было у нее в жизни, все неосуществленные надежды, все дорогое и нетронутое, все, что она сумела сохранить в своем сердце, ей хотелось передать этой девушке. За дни, которые они провели вместе, она привязалась к Марьям, черпая, если угодно, в ее мужестве силы и для себя.
Как хотела бы она начать жизнь сначала и идти по ней так же, как Марьям, смело и мужественно, видя перед собой большую цель и стремясь к ней всей силой души. Может быть, тогда на ее пути и не возник бы Алексей; он прошел бы мимо, как проходили другие. Когда-то давно она совершила ошибку, но не нашла в себе мужества вовремя остановиться, сломать, пусть с тяжелыми потерями, то, что стало уже ее привычкой, ее домом, в котором у нее было так много обязанностей, но так мало подлинного счастья.
Как незаметно она перестала быть сама собой, превратилась в генеральшу! Она не простила себе чувства острого стыда, когда однажды Алексей бросил ей старую папаху из белого каракуля и сказал: «Вот тебе на шляпку». Она засунула папаху в шкаф, а потом все же перешила ее и стала похожа на некоторых своих подруг. Оделась по форме!
Нет, то решение, к которому она так мучительно пришла, возникло не сейчас, а уже давным-давно. Просто она не могла сорвать с себя все, что связывало ее и угнетало.