Встречный бой штрафников
Шрифт:
– Я тоже студент. Агрономический факультет.
– О! Если я выживу в этой войне, то стану садовником. Историком я уже побывал. – Бальк устало махнул рукой.
Воронцов протянул немцу фляжку:
– Выпейте. Это спирт. Вам станет легче.
Немец взял фляжку и спросил:
– Меня расстреляют?
– Нет.
Немец выпил и закашлялся. Взял горсть снега, сунул в рот и с хрустом жевал.
– Русский ром! – сказал он, когда дыхание его восстановилось.
– Кондратий Герасимович, отведи его к тому костру, куда ходил
– Пойдем, фриц, – махнул рукой Нелюбин. – Так и быть, отведу тебя. Нам ты не нужен. Патроны на тебя тратить… Ехали бы вы все в свою Германию, и войне бы конец настал. Небось тоже матка дома дожидается. А мы бы тоже к своим бабам по деревням… Ну, пошли.
Нелюбин понял, что Сашка просто-напросто сплавил ему пленного немца. Вон он, костер горит, шагов сто до него, не больше. Пусть бы сам и шел туда.
– Только мороки с тобой, фриц, – сказал Бальку Нелюбин. – Пожалел тебя Сашка. Так и быть, отведем тебя к твоим фрицам. Небось обрадуются, когда увидят живого да невредимого.
Бальк закивал и, дыша в ладони, сказал по-русски:
– Да, да, понимаю, товарищ.
Он понял, что расстреливать его не будут, что где-то рядом находятся немецкие посты, и его хотят вывести на один из них. Почему они сохраняют ему жизнь? Кто эти русские офицеры? Почему они не такие, как все?
– Э, фриц, гусь свинье не товарищ! – засмеялся Нелюбин. – Твои товарищи, вон они, возле тех костров. Возле того и того. Ферштеен? А мои вон там и там. Не перепутай. Ну, так и быть, я тебе проводника дам. Товарищ… Ты что, коммунист, что ли? Рабочий? Пролетарий? А какого ж, ектыть, хрена на чужую землю попер? В фашисты записался? А?
– Я не есть фашист, – сказал Бальк. Он почувствовал, что тот глоток спирта, который он жадно выхватил из фляжки молодого офицера, спас его, что и руки, и все тело оживают, слушаются. Он уже может идти, шевелить пальцами. Он может разговаривать и понимать, что говорит этот пожилой русский офицер. Правда, не все. Русский говорил много, и, видимо, на каком-то местном диалекте. Так у них разговаривают в швабских деревнях. Что такое «гусь» и «свинья» Бальк тоже понял. Но смысла фразы не уловил. Возможно, иван имел в виду, что в немецкой армии много мародеров, которые отнимали у местных жителей скот. Но решил об этом лучше промолчать. Сделать вид, что ничего не понял.
– А кто же ты?
– Студент.
– Студент?
– Да, да. Университет. Дюссельдорф.
– Сашка вон тоже студент. Сейчас бы уже агрономом был. И я бы в своих Нелюбичах хлеб да лен сеял. Да бабами управлял. Бабы у нас в деревне хорошие. И работящие, так, по женской части… Не хужей медички Сашкиной. И как такую на фронт допустили? Попади она в мою роту, – мечтательно произнес Нелюбин, – она бы в одну неделю дисциплину разложила. Правильно ты ее назвал – оленуха. Мои бы олени уже давно бы роги заломили.
О женщинах Бальк тоже ничего толком не понял. Только когда иван взглянул на него хитрым глазом и подмигнул, он кое о чем все же догадался.
Подошли к костру. Возле него грелись солдаты, одетые кто во что горазд: в полушубки, в шинели, поверх которых болтались балахонистые камуфляжные накидки-халаты, в короткополые стеганые телогрейки. Вооружены тоже пестро. Кто с винтовкой, кто с автоматом. Пулеметчиков Бальк сразу определил, те стояли без оружия. Их пулеметы с длинными раструбами и широкими дисками стояли на сошках рядом.
– Чебак! – окликнул Нелюбин молодого бойца, сидевшего рядом с костром с винтовкой на коленях. – Проводи ганса к своим.
– Так мне сказали больше не приходить, – живо ответил Чебак, вытягиваясь перед ротным с винтовкой у ноги. – Из-за этого обмороженного доходяги жизнью рисковать…
– В овраг его, – послышалось из темноты, где в ворохе лапника отдыхал первый взвод.
– Пиманов, проследи, чтобы все было исполнено. Немца отвести. Самому к костру не подходить. На угощение в виде сигарет и прочего не напрашиваться. Понятно? Исполняйте.
Чебак развернул Балька в сторону леса и толкнул в спину прикладом винтовки. Бальк с ужасом оглянулся на Нелюбина и прохрипел:
– Герр оффицир!..
Нелюбин махнул рукой:
– Не бойся, фриц, не расстреливать тебя ведут. К своим. К камерадам. Туда. – И Нелюбин указал в сторону соседнего костра, ярким оранжевым шаром колыхавшимся в березняке на другой стороне поля. – Там – твои. Дойче зольдатен. Домой. Нах хауз. Ферштеен? Только больше не попадайся. Чебак, дай-ка мне твою винтовку. – И Нелюбин взял из рук Чебака винтовку и передал ее сержанту Пиманову. – Вот так-то тебе легче будет приказание командира исполнить. А гранату твою я себе на память оставляю. Не забывай об этом.
До рассвета батальон капитана Солодовникова отошел на несколько километров назад. Сомкнул правый фланг со вторым стрелковым батальоном и начал усиленно долбить мерзлую землю всем, что имелось под рукой. Артиллеристы устанавливали свои пушчонки, вырубали деревья и кустарники, расчищая перед собой секторы для ведения огня в сторону большака, расширяли тропы для беспрепятственного выдвижения на запасные позиции.
Старшина Гиршман привез горячую кашу. С закиданных снегом саней сгружал прямо под сосны ящики с патронами и гранатами.
Среди бойцов, помогавших старшине, Воронцов увидел и Колобаева. Колобаев перетащил под сосны последние цинки с автоматными патронами и кинулся к Воронцову:
– Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант! Разрешите во взвод вернуться?
– Что, Колобаев, отпустило?
– Так точно, товарищ старший лейтенант, отпустило.
– Добивать уже побитых – дело, Колобаев, не солдатское. Вот сейчас он пойдет в контратаку. Возможно, танки пустит. А ты его останови. Идите и доложите лейтенанту Петрову, что я приказал вам вернуться во взвод. Окоп есть чем копать?