Встречный ветер. Повести
Шрифт:
— Все ясно! — улыбаясь, сказал Чубаров, с удивлением думая, откуда начальник заставы знает такие кулинарные премудрости.
— Действуй, да смотри не испорти, не пересоли!…
Возвращаясь к себе. Усов увидел у крыльца офицерского дома группу громко разговаривающих людей. Шура стояла, обнявшись с какой-то высокой в зеленом платье женщиной. Рядом стояла Клавдия Федоровна. Она разговаривала с Франчишкой Игнатьевной. Справа от дома, около низенькой бани, на бревне сидели: политрук Шарипов, секретарь райкома партии Сергей Иванович Викторов и Иван Магницкий.
Когда Усов подошел ближе, женщина в зеленом платье, видимо, предупрежденная Александрой Григорьевной, бойко повернулась к нему лицом и легкими быстрыми шагами пошла навстречу. Что-то очень знакомое
— Здравствуйте, Виктор Михайлович, — крикнула она, подбегая к смутившемуся Усову.
— Здравствуй, Галина. Вот ты какая стала! — пожимая и встряхивая ее руку, отозвался Усов.
Галина так изменилась, что узнать в ней прежнюю босоногую девушку было почти невозможно. Она возмужала, выросла, похорошела. Движения ее стали медлительными и плавными. Без тени кокетства, неторопливо она поправила растрепавшиеся волосы. Шелковое с широкими складками платье не могло скрыть беременности. Она знала это и прятала глаза, блестевшие острой радостью.
— Какая же я стала, Виктор Михайлович? — спросила она своим чистым певучим голосом, не отнимая от волос сильной загорелой руки.
— Об этом не надо спрашивать у мужчин. Сама должна догадываться, вместо Усова ответила Франчишка Игнатьевна, раскачивая в руках металлический бидончик, в котором она всегда приносила на заставу молоко. — Я своего Осипа никогда не расспрашивала, чи я красивая, чи як пугало с огорода. Вот он другой раз рассердится, когда я его допеку, назовет меня драной козой… А я ему отвечаю: смотрел, когда женился, вот и живи!
Все рассмеялись.
— Да вы, тетя Франчишка, наверное, в молодости красавицей были! заметила Клавдия Федоровна.
— Может, и была… — задумчиво проговорила Франчишка Игнатьевна. — Я помню, шел мне тогда восемнадцатый год, а я уже у пана Гурского десять коров доила, да три раза в день. Вечером суставчики на пальцах не разгибаются, руки ломит, а в остальное время надо в саду копаться, полоть да поливать. Как-то увидел меня молодой пан и говорит: «Чья такая?» А мы с Осипом в тот год поженились, и мой молодой муженек вскоре в Восточную Пруссию в батраки уехал. Пан узнал об этом и приказал, чтобы я ему вечером принесла парного молочка. Я, конечно, ничего не думаю, несу. А он сидит на балконе и собакой забавляется. Я ему кружку подаю, а он меня берет за подбородок и спрашивает: «Скучно без мужа-то, востроносенькая?» Вижу, дела не туда поворачиваются, от подбородка дальше полез… Я взяла и парное молоко из кружки прямо ему в морду и выплеснула. На другой день все мои шматочки через забор вышвырнули. Осенью вернулся мой Осип из Пруссии. Я его спрашиваю: «Ну як, много заробил монетов?» — «Накопил, — говорит, две кубышки да слопали их баронские мышки. Барон сам жженые спички собирает, а нас вместо коней запрягает». — «Прибаутки, — говорю, — я потом послухаю, ты мне дело отвечай: что привез?» — «Отсчитал, — говорит, барон десять марок да пять колотушек в подарок: иди, говорит, поляк усатый, а вернешься, на порог не пущу да еще кобелей спущу… Барон все за харчи подсчитал, да за обувку, кажется, я ему еще трохи должен остался. Вот какие мои заработки!… Ну, а ты как?» — спрашивает он меня. Я тоже на прибаутки мастерица, отвечаю ему: «Оказал пан мне ласку, а я у него на носу зробила закваску. Потом жить мне стало весело, и юбки мои на кол сушить повесила. Расчет получила не лучше твоего». — «Ежели, — говорит, пан что-нибудь с тобой худое сделал, так я у него хлеб могу спалить да и усадьбу не пожалею. В России, — говорит, — жгли панов!…» Вот он. Осип-то мой, какой! Не гляди, что маленький да коротенький!
— Ну, а как ребенок-то? — спросила Шура. — Ребеночек-то, Франтишка Игнатьевна, родился?
— Конечно, родился. Как же иначе? Пожил, пожил, да и умер. Мы тогда с Осипом лес корчевали. Трудная была жизнь… Ну, что вспоминать! Все прошло и быльем заросло. Вот вам этого не пережить, у вас мужья-то — соколы! Мой Осип тоже был сокол, да тогда взлететь ему было некуда… Я вот смотрю на ваших соколов да на этих воробушков, — Франчишка Игнатьевна
Франчишка Игнатьевна постучала костяшками пальцев о молочный бидон и укоризненно покачала головой.
— Правильно, Франчишка Игнатьевна! Я им все время говорю, что так нельзя поступать, — подхватила Клавдия Федоровна.
— Вот видишь! — Шура дернула за рукав Усова и, повернув голову к старушке, весело сказала: — Сегодня свадьбу справляем, обязательно приходите!
— Мой Костя придет, сразу будет две свадьбы! Костя давно к вам, Франчишка Игнатьевна, в гости собирается, — добавила Галина.
— Ну что ж, свадьба так свадьба! — тряхнув головой, согласился Усов.
Клавдия Федоровна пригласила женщин в комнаты.
Усов остался с присевшими на бревна мужчинами. С Викторовым он познакомился несколько месяцев назад, но много слышал о нем от Шарипова, с которым они вместе служили на Дальнем Востоке. Викторов по-прежнему часто бывал на заставах, интересовался жизнью солдат. Многих коммунистов и комсомольцев заставы райком партии привлекал для агитационной и пропагандистской работы в селах.
— Михальский опять вернулся в Гусарское, — пристально взглянув на Усова, сказал Магницкий. Лицо у него было угрюмое и встревоженное.
— Значит, отпустили? — спросил Усов, не успевший собраться с мыслями: новость была неожиданной.
— Отпустили совсем. Документы я проверял.
Председатель сельсовета расправил усы и недовольно кашлянул, видя, что Усов насторожился.
— Когда он вернулся? — спросил Усов.
— Вчера вечером. Напился пьяный, пришел ко мне и начал приставать. «Ты, — говорит, — написал на меня донос и штраф заставил уплатить за порубку леса». Я ему сказал, что если он будет снова безобразничать, то свяжу его веревкой и отвезу в район.
— Ну, а он что? — спросил Усов.
— Сразу притих, и, как обычно, в комедиантство пустился. «Ты, говорит, — Иван, теперь ученый человек, курсы прошел, знаешь, как управлять нами. Скажи мне: могу ли я, Юзеф Михальский, быть полезным Советской власти?» — «Нет, — говорю, — с такими мыслями, как у тебя, ты для Советской власти не годишься. Тебе, — говорю, — наверное, больше фашисты нравятся». Так ему и сказал. А он так нагло отвечает: «А я люблю сильную власть. Скажи мне: кто сильней все-таки — большевики или фашисты?» Я ему говорю, что когда в тридцать третьем году фашисты брали власть, я в Восточной Пруссии в батраках жил и видел, как они друг другу горло перегрызали из-за того, кому на какой должности быть. Так вот какой зверюга этот Михальский! Мне хотелось взять его за шиворот и так тряхнуть, чтобы душа выскочила!
— На кулаки тут, товарищ Магницкий, не возьмешь. Надо так работать, чтобы его сам народ тряхнул. Надо покрепче сколачивать сельский актив, который помогал бы тебе и мог бы дать отпор таким, как Михальский, спокойно проговорил Викторов, думая о том, насколько еще слаб сельский актив и как мало подготовлен он политически.
Колхоза в селе не было. Большинство крестьян почти все время работали на отхожих промыслах и домой возвращались только по праздникам. Массовая работа среди населения западных районов Белоруссии еще только развертывалась. Ощущалась нужда в хорошо подготовленных партийных и советских кадрах. Шла ожесточенная борьба с тайными шпионами Ватикана. Укрывшись за железными дверями костелов, они нелегально распространяли антисоветскую литературу, проповедовали скорое падение Советской власти, обещая населению «манну небесную», готовили фашистско-националистические вылазки. Обстановка была сложная и напряженная. Некоторые обманутые обыватели слепо верили проповедникам Ватикана.