Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы
Шрифт:
В конце мая лицеисты сдали последний экзамен, и широкие лицейские двери выпустили теперь уже одиннадцатиклассников в последнее лето их детства.
Остался всего год, думала Настя, возвращаясь с собрания, где им вручили дневники с итоговыми оценками. Всего один год, и сбудется моя мечта: я уеду в Питер, поступлю в университет и постараюсь забыть обо всем, что меня так мучило. Надо только поднапрячься в одиннадцатом, чтобы тоже окончить на все пятерки, – обеспечить себе медаль, и тогда придется сдавать одну математику, а математику я уже не боюсь.
Впервые в жизни она не радовалась лету, представлявшемуся
Глава 37. Последнее школьное лето
Весь июнь Настя проскучала у бабушки. Она пыталась, как обычно, копаться в огороде – сажала цветы, объедалась клубникой и крыжовником, сражалась с колорадскими жуками. Но, если прежде эти занятия доставляли ей удовольствие, то теперь они почему-то не вызывали никаких эмоций, – ее душа продолжала томиться непонятной, но привычной тоской. Чтобы хоть немного приглушить ее, она убедила себя заняться высшей математикой, – набрала в библиотеке учебников за вузовский курс, даже влезла в тензорное исчисление, но и это не помогло. Во-первых, она там ничего не поняла, во-вторых, если честно, не очень и хотелось. Самое ужасное: она сама не могла понять, чего ей хочется. Настя очень хорошо сознавала, что ей грех жаловаться на жизнь: она умница и отличница, у нее замечательные родители, отменное здоровье и приятная внешность. У других и половины этого нет. Но тогда – откуда эта вселенская хандра? Ведь ей семнадцатый год, все говорят, что это лучший возраст. Ей бы радоваться жизни – а радости нет.
По утрам, вглядываясь в большое зеркало на старом бабушкином шифоньере. Настя не переставала поражаться, как изменилось за этот год ее тело. Неужели это ее бедра – ведь они всегда были такими узкими, когда они успели так округлиться? А руки? А грудь? – это вообще что-то невообразимое! Уже второй размер лифчика тесноват – а год назад был нулевой. Вообще-то фигура ничего, только кому это надо?
Лежа в гамаке под старой яблоней, Настя предавалась унылым размышлениям, когда ее ушей достиг звонок мобильника. Едва заслышав его, она почуяла недоброе, – а дурные предчувствия у нее обычно сбывались чаще, чем хорошие.
Из далекого Воронежа звонила Наталья. Звук был на удивление чистым и громким, как будто она находилась неподалеку, – но от услышанного Настя похолодела.
– Настя, у нас все плохо! – сразу заплакала Наташка. – Дома полный мрак. У отца отказывает сердце, он задыхается. Нужно ставить клапан, а за операцию требуют шестьсот тысяч, представляешь? Я подумала, что ослышалась, говорю: наверно, шестьдесят – тоже запредельно, но все же. А мать говорит, нет, шестьсот. Остается только продать и эту квартиру и купить какой-нибудь закут: больше денег взять негде. И не факт, что операция поможет. Настя, разве это не безнравственно: требовать такие деньги? Что врачи, с ума посходили, что ли? Никита хочет бросить институт и идти контрактником в армию. Настя, мне так тошно, так тошно, что жить не хочется!
– Знаешь, мне тоже. – Настя вдруг почувствовала, что ей действительно хочется перестать ощущать окружающее и себя саму. Хочется исчезнуть, не быть, чтобы больше не чувствовать тянущую боль в груди, где по идее и должна располагаться душа.
– Настя, а давай умрем? Вместе. Представляешь, какая будет красота! Не нужно никуда поступать, ни о чем не думать. И родителям облегчение: не надо мне комнату выделять, тратиться на мою учебу. Всем будет хорошо. И эти ужасные воспоминания перестанут меня терзать. Давай, а?
Предложение Наташки почему-то не показалось Насте диким – наоборот, заставило задуматься. А ведь это разом решит все проблемы – и Наташкины, и ее, Насти. Все плохое исчезнет. Правда, и хорошее тоже. Но его так мало.
Почему раньше, когда они с подругой были маленькими, им жилось так легко? – размышляла она. Наверно, потому, что ни о чем не задумывались, жили какой-то растительной жизнью. И взрослые их поминутно оберегали. А теперь они сами взрослые, и их беды тоже повзрослели.
Но ведь сейчас с ней ничего особенно плохого не происходит. Это у Натальи да, беда за бедой, – а у нее, Насти, вроде все благополучно.
– Настя, что ты молчишь? – нетерпеливо прокричала Наташка. – Думаешь, я рехнулась, да?
– Да нет, – задумчиво отозвалась Настя, – не думаю. Только – как ты это собираешься осуществить?
– Выпить чего-нибудь. Чтоб уснуть и не проснуться. Заснуть и уплыть.
– Ага, вон в пятьдесят второй парень с девчонкой траванулись, помнишь? Она – сразу на тот свет, а он год на стенку лез, пока не помер.
– Ну, можно – с девятиэтажки. Да мало ли способов.
– Наташа, а может, нам жизнь зачем-то дана? Для какой-то цели. А мы раз – и закончим, не достигнув ее.
– Да чего там дана! Какая там цель! Родители удовольствие получали, и мать нечаянно залетела – да поздно спохватилась. Она мне сама говорила, что я у них случайно получилась, думали на Никите остановиться. Вот и вся цель.
– Но ты же говорила, что тебе нравится жить, помнишь?
– Так это когда было. До всего этого ужаса. А теперь я тебя так понимаю! Как мне надоело вставать каждый день, что-то делать, чего-то добиваться и знать, что это все равно кончится ничем.
– И тебе родителей не жалко?
– У них еще Никита есть. И потом, отец все равно на ладан дышит. Значит, ты не хочешь?
– Нет, я еще поживу. Хочу посмотреть, – может, еще случится что-нибудь интересное. И тебе не советую. Подумай.
– Ладно, подумаю. Ты никому не говори об этом. Может, выкарабкаюсь. Только мне все время темно.
– Как темно?
– Понимаешь, на что ни посмотрю, вижу темное пятно. На всех предметах. Даже на небе. Кругом голубое, а в середине темнота. Моргаю, моргаю, а оно не исчезает. И так от этого жутко!
– Может, тебе к глазнику надо?
– Может, и надо. Только теперь всем врачам бабки приходится платить – минимум сотни две. За консультацию. Так что – перебьюсь. Ну ладно, у меня деньги на мобильнике кончаются. Звони мне иногда, ладно? У меня больше никого нет, кроме тебя.
– Слушай, приезжай ко мне. Бабушка с дедушкой рады будут.
– Нет, не получится. Сейчас билеты жутко подорожали. Какие-то немыслимые цены – даже за плацкарт. Нет, буду уж здесь до конца лета. А что потом – не представляю.