Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы
Шрифт:
Испугавшись, что он и вправду так подумает, Настя отчаянно замотала головой. Наконец ей удалось проглотить комок. Глубоко вздохнув, она пролепетала:
– Очень! Я так хотела тебя увидеть! Вадим, пожалуйста, не исчезай больше.
– А вот этого я обещать не могу. Не получится не исчезать: у меня через три часа самолет. Но давай договоримся: если мы когда-нибудь потеряемся: ведь жизнь так переменчива, вдруг уведет нас друг от друга далеко – то с четырнадцатого по шестнадцатое августа будем ждать друг друга у нашего Амура. С двух до трех часов дня, хорошо?
– Самолет? О,
– К сожалению. Лечу к отцу. Он просил меня приехать: тоскует очень. Знаешь, Никита завербовался к нему в часть – будет служить под его началом, отец помог. Все будет легче узнавать, как он там.
– Не знаешь, что у них дома? Наташа говорила, их отец тяжело болен.
– Знаю. Родители в Москве, отец на обследовании. Наташа у родни в Воронеже. Они продали квартиру – из-за денег. Перебрались в двухкомнатную.
– Не представляю, как Белла Викторовна согласилась отпустить Никиту. Отличник – и вдруг бросить институт, пойти в армию. Неужели только из-за денег? Мог бы и дома подрабатывать.
– Нет, конечно, не только. Знаешь, он в наш институт больше не вернется. Никита принял решение после армии поступать в академию МВД, хочет стать юристом.
– Странно, Никита – и вдруг следователь. Он ведь технарь до мозга костей и мухи не обидит. Он даже детективами никогда не увлекался. Что на него нашло?
– А ты не догадываешься?
– Да? – Настя изумленно воззрилась на него. – Он что, отомстить хочет? За Наташу? Но кому?
– Всем им. Этим хозяевам жизни – которым все можно и ничего за это не бывает. Он их смертельно ненавидит. За Наташу, за поломанную жизнь его семьи. Никита сейчас совсем другой – я иногда за него даже боюсь. Это хорошо, что он будет в армии какое-то время. Ему необходимо изменить обстановку. А с Наташей худо. Плачет и плачет. Нельзя было ее одну оставлять – лучше бы с родителями поехала. Но в Москве жизнь очень дорогая.
Они вышли из Эрмитажа, пересекли Дворцовую площадь и направились к дому Вадима – забрать его вещи перед отправкой в аэропорт. Вадим держал ее за руку, как маленькую девочку, – было невыразимо приятно чувствовать тепло его ладони. Искоса поглядывая на своего спутника, Настя, с замиранием сердца, отмечала, как он изменился за этот год. Раньше это был интеллигентный юноша, умный, тонкий и немного ироничный. Теперь рядом с ней шел молодой уверенный в себе мужчина, хорошо знающий, чего хочет от жизни. И которому она, Настя, явно нравилась. Как вести себя с ним, что можно, а чего нельзя? Как поступать, чтобы не потерять и себя, и его? От нахлынувших мыслей она испытывала лихорадочное волнение – отвечала невпопад и пару раз споткнулась, после чего он взял ее под руку.
– Вот и мой дом. – Пройдя под высокой аркой, они вошли во двор, похожий на глубокий колодец. Подошли к металлической двери, Вадим набрал нужный код, дверь отворилась. На лифте поднялись на шестой этаж. Он отпер дверь своей квартиры и распахнул, пропуская ее. Войдя в длинный темный коридор, Настя остановилась в нерешительности. Вадим щелкнул выключателем, коридор осветился. Настя увидела высокое трюмо в узорной раме, которую поддерживали два пухлых амурчика, вырезанных со всеми анатомическими подробностями. Она подошла к зеркалу, испытывая состояние, близкое к панике.
Нужно взять себя в руки, думала она, всматриваясь в свое отражение, а то он еще подумает, что я его боюсь. Ничего я не боюсь, все нормально. Интересно, есть кто-нибудь в квартире? Ой, похоже, никого.
Они прошли в комнату с высокими потолками и большим камином – возле него стояли два глубоких кресла. Над камином Настя увидела портрет темноволосой дамы с большими бархатными глазами.
– Это мама в молодости, – сказал Вадим, заметив ее интерес. – Говорят, редкая была красавица. Садись, Настенька, отдохни, я быстро. Извини, что не угощаю тебя – даже чаю предложить некогда.
Он скрылся в соседней комнате. А Настя с облегчением вздохнула: ему некогда, значит, ничего экстраординарного не произойдет. Теперь она почувствовала острое сожаление, что он так быстро уезжает. Как было бы хорошо, если бы он побыл в Питере еще немного. Они бы гуляли по городу, она бы привыкла к нему, узнала его поближе. А теперь он уедет, и ей останутся только воспоминания. Ну, ничего, скоро она тоже вернется домой, и там они снова встретятся – какое счастье!
– Теперь ты меня проводишь до метро, и там мы простимся, – сказал Вадим, когда они вышли со двора. – Не стоит тебе ехать в аэропорт: это далеко, я буду волноваться, как ты доберешься обратно. Договорились?
– Ладно, – кивнула Настя. Ей стало грустно от мысли, что он так скоро снова исчезнет, и одновременно была приятна его забота. Они подошли к метро, он поставил на асфальт сумку, обнял ее и крепко прижал к себе, не обращая внимания на окружающих. Настя затрепетала.
– До свидания, Снегирек! – Он приподнял ее подбородок, наклонился и крепко поцеловал в губы. А потом подхватил сумку и исчез в толпе, рвущейся к эскалатору.
Настя долго стояла, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Его поцелуй, пронзительный, как укус, потряс все ее существо. Она почувствовала, что девочка в ней умерла, – с этого мгновения она стала взрослой. И неожиданно нестерпимая тоска от предстоящей разлуки схватила ее за горло.
Вот как бывает, когда любишь, – совсем не так, как тогда, с Борисом, – размышляла Настя, возвращаясь пешком домой. Она попыталась вызвать в памяти ощущение его губ – но оно не получалось, ускользало. Тогда она представила себе то, о чем они с Наташкой говорили вполголоса, – что могло случиться у него дома, если бы он не торопился на самолет. Новая незнакомая боль пронзила ее откуда-то снизу вверх – она замерла от изумления и неожиданности.
Эх, нет Наташки, с сожалением подумала девушка, так хочется с кем-нибудь поговорить, спросить: что это, почему? Может, с тетей Ниной? Нет, еще папе скажет. Нет, папе она не скажет, а вот дяде Юре точно не утерпит, поделится – он ведь ее муж. А тот уж точно сообщит папе. А папа – маме. Вот шуму будет! Нет, надо помалкивать, надо держать все это в себе. Вадим, зачем ты уехал? Поцеловал и исчез – как так можно! А мне теперь одной помирать от тоски и не знать, куда себя девать.