Встретимся в раю

Баккейд Хейне

– Ну, что же, – Ильяна листает бумаги. – В таком случае, я думаю, у нас есть все необходимое, чтобы двигаться дальше по этой части.

Она собирает бумаги, запихивает их обратно в конверт и складывает руки на коленях.

– А что дальше? – Я потер пальцами шрам на ладони. Место ранения все еще болело, особенно в дождливые дни. А в Ставангере таких много.

– Ну, – вздыхает она и сжимает кончики больших пальцев вместе. – Следующий шаг – заключение нейропсихолога.

– Что именно от меня требуется?

Она немного поворачивает ко мне голову, но так, чтобы наши взгляды не встретились.

– Это серия когнитивных тестов. Вам пришлют вызов

в течение весны.

– Спасибо, – говорю я и поднимаюсь.

Ильяна улыбается отработанной улыбкой, такой, когда глаза не участвуют, и наклоняется над миской с пластиковыми фруктами.

– Создайте себе спокойную атмосферу. Уважайте свои ограничения. Больше никаких поездок, пока проходите комиссию.

– Больше никогда, – говорю я. Буду проводить исключительно тихие вечера дома, предаваясь глубокому созерцанию коварств жизни и службы занятости.

Ильяна слегка качает головой и поворачивается к монитору, пока я иду к выходу.

Телефон зазвонил, как только я покинул здание НАВ.

– Закончил? – голос Ульфа был напряжен, в трубке фоном слышны гул мотора и песня Арьи Сайонмаа «Jeg vil tacka livet» [3] .

– Закончил.

– И?

– Меня вызовут на нейропсихологическую комиссию в течение весны.

– Хорошо, хорошо, – нараспев отвечает Ульф. – Значит, дело пошло. Отлично, отлично.

3

Спасибо за жизнь (шв.).

Возникает пауза, и я слышу, как Ульф включает поворотник, начав жевать от тяжелой жизни еще одну никотиновую жвачку, и подпевает: – Det har gitt mig sm"artan sa att jeg kan skilja lyckan ifran sorgen [4]

Когда я приехал домой из Трумсё, Ульф забрал мои лекарства, и, чтобы подать пример, решил отказаться от своих «Мальборо». Это привело к страшному злоупотреблению никотиновым пластырем и никотиновой жвачкой. Вскоре нам обоим стало ясно, что Ульф поставил себя в очень трудное положение. Теперь он не может предаться затяжке, не пересмотрев вместе с тем мою новую лекарственную парадигму. Все это переросло в безмолвную позиционную войну, когда я жду, а Ульф жует.

4

Мне причинили боль, чтобы я смог отличить счастье от горя (шв.).

– Кстати, ты собрал вещи на завтра? – спрашивает Ульф, пока я не положил трубку.

– Да. Готов как штык.

– Никаких кофеварок и прочей ненужной ерунды, как в последний раз? Не надо опять заниматься этой фигней, Торкильд.

– Только одежда и благие намерения. На этот раз никакой ерунды.

– Эта возможность, появившаяся с Миллой Линд, может оказаться для тебя последней…

– Обещаю.

– Кстати, Дорис ждет не дождется встречи с тобой. Она никогда раньше не видела исландцев.

– Наполовину, – отвечаю я. – Я только наполовину исландец, ты же знаешь это, и я там не был больше двадцати лет.

– Одна фигня. Главное, что она ждет.

– Ульф, – начинаю я, зажмуриваясь от резкого весеннего солнца, пробивающегося сквозь дождевые тучи над зданием НАВ в центре Ставангера – насчет того ужина…

– Даже не

думай. Я приглашаю, ты приходишь. На этот раз никаких отговорок… Och alla sangar som "ar samma sangar [5] … Ой, чуть не забыл, – продолжает Ульф, прервав свой дуэт с Арьей, – купи кервель.

5

И все песни одинаковы (шв.).

– Что?

– Кервель. Купи кервель.

– Что такое кервель?

– Кервель, – рявкает он, работая челюстями на высокой скорости. – Это такая петрушка. Забеги в супермаркет перед приездом. Там он есть.

– А это обязательно?

– Och alla sangar som "ar samma sangar… – Да, – отрезает Ульф и кладет трубку.

Глава 2

– Ульф говорит, ты импотент? – Дорис вопросительно смотрит на меня. Мы сидели за кухонным столом на вилле Ульфа Эйгана. Его новая пассия – пятидесятисемилетняя немка, сексолог и обозреватель с собственным блогом. Ульф познакомился с ней на конференции в Бергене.

– Нет! Мне так кажется! – Ульф изо всех сил рубит кервель на кухонной столешнице рядом. Он одет в широкую рубаху без рукавов, и мне виден никотиновый пластырь на его плече.

Дорис руками рвет булочку и кладет кусочки на блюдце рядом с миской. Вскоре подходит Ульф с горстью кервеля и посыпает им суп. Она берет кусочек хлеба и с его помощью утапливает листочки в мутной жидкости, затем кладет его в рот и с жадностью жует.

– Скажи, ты онанируешь?

Я устремляю взгляд вниз на миску с супом и притворяюсь, будто не расслышал вопроса.

– Торкильд не онанирует, – приходит на помощь Ульф, наливая вино в бокалы и садясь между нами.

Дорис утапливает новую порцию кервеля, рассматривая меня прищуренными глазами.

– Так откуда ты знаешь?

– В этом и смысл. – Ульф слизывает зелень с кончиков пальцев. – Он не знает. Он создает себе эти препятствия, непреодолимые барьеры, чтобы не вовлекаться в жизнь за пределами квартиры. Аске бежит от всего, что зовется межчеловеческим взаимодействием.

– Современный отшельник, – говорю я в отчаянной попытке казаться веселым в этом кошмаре социального сборища. Я придвигаю к себе бокал и опустошаю его. Дорис складывает руки под подбородком. Ее волосы коротко стрижены, выкрашены в рыжий цвет и торчат во все стороны. Современная прическа, напоминающая букет цветов, сотворенный страдающим маниакальной депрессией флористом. Темно-красные узкие губы, обвисшие складки светлой кожи, хотя Дорис не кажется полной или рыхлой, скорее как будто она только что похудела и кожа не успела приспособиться к новому телу. Женщина выглядит довольной и собой и своим нарядом с глубоким декольте, выбранным для сегодняшнего допроса.

– А ты пытался представить себя в сексуальном сценарии? Воображал ситуации, людей, которые могли бы вызвать в тебе сексуальную реакцию с последующей эрекцией?

– Не знаю… – отвечаю я напряженно и снова потупившись в миску передо мной. Сладковатый запах и зеленая жирная жидкость наводят меня на мысль о полной водорослей солоноватой воде. – Что… я могу сказать…

Закончив есть, Дорис выуживает из сумки сигарету и зажигает ее, а Ульф тоскующим и свирепым взглядом смотрит на конец горящей палочки.