Встретимся в суде
Шрифт:
В Петре Самойлове погиб, точнее, утонул в спиртном, незаурядный артист разговорного жанра. При помощи скупых изобразительных средств Самойлов сумел так зримо и выразительно представить сценку беседы заезжего подозрительного хмыря с местными алкоголиками, склонными, как водится, порефлексировать на тему национального вопроса, что Баканин почти поверил, что так оно и было. И поверил бы полностью, если бы не знал, что Вадим Мускаев ничуть не похож на вышеописанного хмыря в самойловском исполнении. И что совсем незачем ему было нанимать киллеров для убийства Рубена Айвазова…
— А с какой стати вы решили, что вас нанял Вадим Мускаев? — успел вставить вопрос Баканин, прежде чем ему снова предупреждающе и веско надавили на плечи. Однако вопрос не застал Петра Самойлова врасплох:
— А мне следак… гражданин следователь Алехин показал его портрет на фотке. Точно, он и есть. Вадим Мускаев.
— А Вадим Мускаев работает на вас, гражданин Баканин, — с нескрываемым торжеством подхватил Алехин. Лицо у него было сейчас, как у капитана, который наконец-то причалил к желанному тропическому берегу. — Так, может, бросите в молчанку играть и признаетесь по-человечески, что именно вам было выгодно прибрать к рукам фирму «Уралочка»?
— Вы втроем убили Ки… Рубена Айвазова? — игнорируя следовательские потуги принудить его к ложным показаниям, напрямую задал вопрос Самойлову Валентин. Конечно, так вести диалог было невежливо, но обычные понятия о вежливости переставали действовать в ненормальном мире, где он очутился. Если против него ведут хитрую игру, он вправе вести свою.
— А как же. Я же говорил. Втроем. Я, Егор и Родька Машкин.
— А где Машкин и Егор?
— А замочили их. Придурки, как бабло получили, пить стали без просыпу. Подрались, когда бухие были, и — того… Это ты их загубил! — вдруг ни с того ни с сего Самойлов оскалил зубы на Баканина, — тот отшатнулся, опасаясь, как бы этот непредсказуемый субъект на самом деле не вздумал его укусить. — Думаешь, легко убивать было? Думаешь, сердце не рвалось, когда не только мужика этого, бля, черножопого, армяшку, а и подругу с ее дитем пришлось на тот свет переправить? Ты, паскуда, во всем виноват!
Самойлов закатил истерику. Мотал головой, стучал об пол ногами, рвал зубами рукава свитера. Даже если он прикидывался, смотреть на это не доставляло Валентину удовольствия, и он смотрел в другую сторону, — туда, где полная, с густо подведенными глазами женщина в форме удовлетворенно покачивала головой, точно воспитательница в детсадике или учительница начальных классов. Как будто она это предвидела. Или все шло в точности так, как соответствовало неким высшим интересам…
Допрос длился около двух часов, хотя Валентин не смог бы в этом поклясться: в какой-то сумасшедше затянувшийся момент его внутренние часы дали сбой. Руки основательно затекли, в затылок ввинтилась хмурая боль; ныло все тело, несмотря на то, что в этот раз его не били. В течение допроса повторялось, с некоторыми вариациями, одно и то же: бухгалтер Вадим Мускаев по поручению главы концерна «Зевс» нанял Петра Самойлова, Георгия Самойлова и Родиона Машкина для совершения убийства Рубена Айвазова и его семьи с тем, чтобы Баканин завладел александрбургским пансионатом «Уралочка». Этот абсурдный сценарий впечатался в сознание Валентина так глубоко, что он сумел бы воспроизвести каждую его деталь; так необоримо, что не однажды за время допроса он ощущал огромное желание громко заорать, что да, да, именно так все оно и было, пускай ему скорее дадут протоколы или что там у них, он все подпишет, а после пускай его отпустят в камеру… Это было желание сродни тому, которое охватывает человека на краю пропасти или на крыше высотного дома — и подталкивает в спину, искушая возможностью полета. Однако Валентин, человек со здоровой психикой (по крайней мере, до всех этих испытаний он имел основания считать себя таковым), успешно сопротивлялся этому разрушительному порыву…
Тем не менее в камеру Валентин вернулся в угнетенном состоянии духа. И дело тут было не в физической усталости, не в мышечных болях и даже не в упадке сил, вызванном соприкосновением с Петром Самойловым. Баканину крепко не нравилось то, что на сцену этого запутанного милицейско-прокурорского спектакля каким-то образом вытолкнули Вадима Мускаева. А значит, все обстоит гораздо серьезнее, чем он предполагал. Сначала Валентину казалось, что следствие ищет, на кого бы повесить нераскрытое убийство Айвазова, и что он явился в некотором роде случайной жертвой — как друг покойного. Но если собираются засадить в тюрьму (или уже засадили?) Вадима Мускаева, работающего в его бизнесе, значит, это не случайно. Под ударом находится сам бизнес. И следовательно, ни о какой случайности не может идти и речи.
Значит, чтобы ответить на вопрос «Кому выгодно?», придется обратиться к своей памяти. И в первую очередь задать болезненный, раскрывающий пласты воспоминаний вопрос: «Зачем она приходила?»
Москва — Александрбург, 18 марта 2006 года, 19.17.
Вадим Мускаев
Мнимый посредник между «заказчиком» и «киллером», Вадим Мускаев еще неделю после того, как Баканин был захвачен и перевезен в Александрбург, спокойно работал в Москве, ходил по улицам, отдыхал в кругу семьи, не испытывая никакого желания скрыться. Да и откуда, спрашивается, взялось бы у него такое желание, когда он ведать не ведал, какие страшные преступления приписал ему в далеком уральском городе следователь по особо важным делам Алехин? Мускаев не мог не знать, конечно, об исчезновении Валентина Викторовича, однако то, что исчезновение Баканина означает угрозу для него, бухгалтера Вадима Матвеевича Мускаева, он даже заподозрить не мог. Мускаевская жизнь до сих пор текла предельно ровно и законопослушно, и всякий острый момент в ней показался бы нонсенсом: уж очень спокойной, мирной и заурядной личностью выглядел бухгалтер.
Было ему тридцать семь лет, но на вид, как правило, давали больше. Сидячая работа вынудила Вадима расшириться книзу, придав его туловищу нечто конусообразное. Узкоплечий, рыхловатый, с бесформенным носом-картошкой и короткими, почти гитлеровскими, усиками, он походил на одного из персонажей чешского кукольного театра. Пусть отец Мускаева, в порыве фамильной гордости, раскладывал иногда генеалогические карты, выводя свой род от кавказских князей: сын не находил в себе ничего дворянского, так же как и ничего кавказского. Своей работой, далекой от героики, Вадим был полностью удовлетворен и делал ее честно; в быту был скромен до незаметности и неприхотлив. Любил поесть, но пристрастием к деликатесам не отличался, хотя при нынешней зарплате мог бы их себе позволить: превыше всех изысканных блюд он ценил покупные пельмени, те, что в картонных коробочках. Единственной княжеской чертой в нем могло считаться то, что он решительно предпочитал хорошее красное вино популярному пиву… Однако вино Мускаев употреблял так редко, что и эта черта оставалась надежно скрыта почти во все дни его никому не мешающего бытия.
Поэтому Вадим Мускаев не заподозрил ровным счетом ничего плохого, когда возле него на улице остановилась милицейская машина и водитель спросил:
— Слушай, друг, не подскажешь, как проехать в Банный переулок?
Мускаев находился буквально в нескольких метрах от своего дома, неторопливо идя по тихой в такое время дня, практически безлюдной улочке. Обычно по будням он не пользовался автомобилем, предпочитая добираться до работы и обратно на метро. Близость дома и жены заставляла себя чувствовать в полной безопасности. Кроме того, Мускаев всегда охотно давал пояснения, где что находится, и люди, наверное ощущая в нем это свойство, часто обращались к нему с вопросами такого рода. Ну и помимо всего прочего, от милиции он не мог ожидать ни малейшего подвоха… Одним словом, бухгалтер принялся объяснять, подкрепляя слова жестикуляцией:
— Езжайте до Рижского вокзала, а там развернетесь…
— Будь добр, покажи по карте, а?
Просьба тоже не вызывала никаких подозрений. Вадим Мускаев вплотную подошел к машине, наклонился… «Да это же не Москва!» — собирался недоуменно воскликнуть он, отметив как несоответствие общего плана расположения города, так и незнакомые названия центральных улиц. Однако воскликнуть не успел. Удивиться как следует тоже. Его ноздри втянули резкий запах, и Вадим Мускаев гаснущим сознанием отметил, что от водителя милицейского «газика» пахнет так, словно он работает шофером на «скорой помощи»…
«Скорая помощь» была здесь ни при чем. При современном уровне медицины хлороформом не одурманивают уже и в операционных, так говорила жена Вадима, а она у него врач-стоматолог. А то, что его одурманили, и предположительно тем самым легендарным хлороформом, Вадим понял спустя неопределенное время, отбросив пропитанную вонючим сонным снадобьем тряпку с лица. Этот способ похищения людей был ему знаком из художественной литературы… из детективов… Его обманули! Милиционеры — ряженые! Скорее всего, с него сейчас начнут требовать деньги или запросят выкуп. Но как они раздобыли милицейскую машину? Вадим Мускаев с трудом приподнял одурманенную голову, в которой все шаталось и плыло. Собственное тело представлялось целлофановым мешком для мусора, набитым ватой. Во всем окружающем мире ощущалось плавное поступательное движение. Вадим подумал, что еще не пришел в себя, но сейчас же убедился, что движение — не галлюцинация: просто он находился в машине, которая куда-то ехала. По обе стороны от него сидели молчаливые люди в милицейской форме… А форму откуда взяли? Сняли с убитых милиционеров — ничего другого в несчастную мускаевскую голову не пришло. Разговаривать с этими разбойниками его не особенно тянуло, они также не напрашивались на беседу, и Вадим успокоил себя тем, что скоро все станет ясно, как только они доберутся до пункта назначения.