Встретимся в суде
Шрифт:
Зато Валькин друг, Леня Ефимов, рано начал разбираться в таких вопросах. Связь между женщиной и мужчиной, между мамой и папой не была для него неразбиваемым монолитом: Ленины родители развелись, когда мальчик учился в начальной школе. Отец женился во второй раз… То, что для Вальки было священным, в ефимовских пристальных, всегда чуть сощуренных глазах выглядело скучной бытовухой. Валентин не забыл, как вскоре после Марининой свадьбы неловко пошутил с Ефимовым, скрывая разочарование (по крайней мере, предполагая, что скрывает):
— Какую девушку мы потеряли!
В ответ на что Леня расслабленно бросил:
— Подумаешь, «потеряли»! Не потеряли, а, скорее, пока не нашли.
— Ты о чем?
— О
Валька ничего не сказал. Не нашелся, что ответить. У него даже рот приоткрылся от удивления, — разве что слюни не начал пускать. Если бы видел себя со стороны в эту минуту, сказал бы: «Дебил дебилом».
— Ты что думаешь, жены сдают мужьям на хранение половые органы? — Леонид выразился грязнее; Валентин ни за что не повторил бы вслух как. — Пояс верности уже пятьсот лет вышел из моды, мой птенчик. А Марина — сексуальная цыпочка. Ты присмотрись только к ее глазам, губам — она же истекает желаниями! И за Шарова, будь уверен, она выскочила ради квартиры, а не по любви. Так что потерпи немного, все будет в наших руках…
— В наших?
— Ну да, я тоже не прочь отведать кусочек профессорской жены. Считай, мы вместе ее оценили.
Вальке следовало влепить ему пощечину, и, может, тогда ничего бы и не произошло. Но помешала опять-таки застенчивость. И вечное мальчишеское стремление показаться друзьям старше и умудреннее, чем ты есть. Романтическая любовь издалека в глазах Леонида послужила бы признаком мальчишества, и Валька постарался не выдать, что подвержен этой постыдной страсти. Поэтому он сделал вид, что согласился со всеми ефимовскими доводами. На самом деле он не верил, что цинизм Лени имеет хоть какие-то основания. Возможно, другие женщины вскоре после свадьбы и начинают изменять мужьям, но при чем тут Марина Криворучко? Марина, с ее распахнутыми зелеными глазами? Марина — провинциалка, чей безупречный интеллект и редкое трудолюбие помогли ей завоевать уважение преподавателей и соучеников? Ей прочат большое будущее. Так же как Лене, как Вальке, как Кингу и другим членам их дружной команды. Марина-умница, Марина-коллега не вязалась в представлении Вальки с «сексуальной цыпочкой», которая готова изменить мужу… Все это, решил Валька, ерунда на постном масле. И думать об этом нечего.
Если бы не было этого экзамена по теормеху…
Семестр выдался тяжелый, все были измотаны, а тут еще теоретическую механику сдавать! Весь этаж был отдан экзаменующимся, которые, в преддверии страшного пыточного зала, бродили по аудиториям, пряча шпаргалки, принимая валерьянку и пытаясь лихорадочно зубрить. Леня Ефимов, помнится, сдал экзамен раньше, с другой группой, по семейным обстоятельствам — его мать попала в больницу с инфарктом… Марина и Валька сдавали в свой срок и даже хотели идти первыми — лучше уж сразу прыгнуть с вышки, чем долго трястись! Но их придержали: не хотели, чтобы отличники сразу задали высокую планку, до которой остальные могли и не дотянуться. Они согласились. Поэтому, чтобы в течение вынужденного ожидания не заражаться страхом от других, ушли в самую дальнюю аудиторию, благо, много комнат пустовало.
Откуда у Марины взялся ключ? Откуда-то взялся, наверное, она попросила у лаборантки, которая хорошо знала эту старательную студентку, профессорскую супругу, и доверяла ей — но так или иначе ключ Марина достала из кармана и заперла комнату изнутри. Здесь стыли в прохладном молчании школьные пластмассовые столы и желтые стулья на черных железных ножках. На столах шариковой ручкой нацарапаны подсказки. Из-за надвигающейся июньской грозы стало темно, как вечером.
Перед его глазами во всех подробностях встала аудитория, бывшая свидетельницей того, как Валентин Баканин лишился девственности, — ох, какое счастье, что у мужчин это не так очевидно, как у женщин! Во всех подробностях вспомнил он исшарканный студенческими подошвами линолеум, на котором расплывалось озерцо беловатой слизи, такой же, которую он позже находил по утрам на простынях перед уходом от женщин, которые как-то все вместе олицетворяли Марину… А реальная Марина, присев на корточки, позволила вытечь из себя всему этому веществу, которое Валька в нее ввел, и деловито подтерлась извлеченными из сумочки гигиеническими салфетками. Одну салфетку протянула Вальке, и он засуетился, пользуясь возможностью привести в порядок и укрыть в одежде не до конца опавший орган, который он теперь стыдился демонстрировать Марине, точно так же, как постыдился бы предстать перед ней со спущенными штанами час назад, когда между ними еще ничего не было. То, что произошло, не сделало их близкими людьми.
— Сейчас приберемся, — приговаривала Марина, убирая с пола следы их микроскопического преступления, — и пойдем теормех сдавать. Наверно, все, кроме нас, уже отстрелялись…
При упоминании об экзаменах тень прежних дружеских отношений мелькнула между ними. Почему-то Вальке подумалось, что происшедшее на самом деле не содержит никакого особенного смысла и он никому не причинил вреда. Ведь все они — и Валька, и Марина, и Шаров — одна компания; какие счеты между своими? Марина попросила об услуге, которую Валька ей оказал, вот и все. Совсем просто…
Нет, совсем, совсем непросто! Человек не властен над своими желаниями. А Валька, ведя отсчет нового этапа своей жизни с этой грозовой аудитории, желал Марину. Желал ее целиком, обжигающе, непреклонно, всеми гормонами, железами и спинным мозгом, желал, чтобы она принадлежала ему, — с ее изяществом, с ее теплым подвижным телом, с ее ласковыми умелыми губами… При чем тут Шаров? Какой Шаров?
— Валюта, ты что, на экзамене провалился? — встревоженно спросила мама, когда Валька приплелся домой, ничуть не освеженный прогулкой по озонированному прокатившейся грозой Александрбургу.
— Не-а, — буркнул Валька. — Сдал. На пять. Теормех не занимал его мысли: билет попался знакомый, экзаменатор — тоже, и в общем все сошло, как обычно. Как и должно быть. Еще вчера он этому радовался бы, но сегодня успехи в учебе отступили на второй план. Вальке было необычайно хорошо, и Вальке было необычайно плохо, и он никак не мог разобраться: неужели это и есть то, что люди называют любовью?
Их встречи продолжались и после института, когда Валька уже работал с «бригадой реаниматоров». Марина неизменно доводила его до экстаза, до улета, и, судя по содроганиям ее тела, пронимаемого сладостными судорогами, сама не оставалась внакладе. В сексе она давала ему все, но что касалось совместной жизни, не обещала ничего. Она не собиралась расставаться с Шаровым и даже не обманывала Вальку на этот счет.