Встретимся в суде
Шрифт:
— Но «Уральский инструмент» принадлежит концерну «Зевс», — гнул свое следователь.
— Нет! Уже в дни убийства Айвазова это были два совершенно разных предприятия! Посмотрите документы: когда я возглавил «Зевс», то добровольно отказался от своего участия в управлении уральскими фирмами, возложив эти обязанности на своих друзей… на лиц, которым я доверяю… Можете проверить! Я вас прошу только об одном: проверьте! Ведь это же так легко!
«Как же, станет он проверять, — тоскливо подумалось Валентину. Приплясывающие на столе белые пальцы следователя Алехина вызвали у него такое отвращение, что он вынужден был отвернуться, чтобы не видеть их. — Ему совсем не хочется устанавливать истину, кто убил Кинга и его семью. Ему хочется обвинить меня. Тогда чего ради я перед ним тут распинаюсь? Рациональнее молчать, беречь силы». И Баканин замолчал.
— Ага, отмалчиваетесь? —
Стараясь не смотреть на торжествующего Алехина, Валентин устремил взор в угол комнаты, где с начала допроса обретался какой-то человек среднего роста и средних габаритов — не худой и не толстенький. Все в нем было нейтрально, как-то проходя мимо внимания: и коричневый костюм, из-под которого виднелась светло-бежевая рубашка, и мышиного цвета волосы, и черты лица.
— По-моему, на сегодня достаточно, Сергей Владимирович, — сделал робкую попытку вмешаться нейтральный человечек.
— А я вас не спрашивал, Борис Аристархович. — Кажется, отчество — единственная нестандартная черта, которой мог похвастаться нейтральный обитатель угла следовательского кабинета. — Кстати, гражданин Баканин, это ваш адвокат, Борис Аристархович Фадин.
— Но у меня есть свой адвокат. Я требую, чтобы он прибыл сюда!
— Можете требовать, сколько угодно. — Лицо следователя по особо важным делам перекосилось и на несколько минут перестало напоминать лицо героического капитана дальнего плавания. — Адвокат у вас будет наш, или вообще придется вам обходиться без адвоката. Ну так как, надумали? Согласны с обвинением?
— Не согласился и не соглашусь.
Как ни старался, больше Алехин ничего добиться в тот день не смог. Баканин ни в чем не признавался, ничего не подписывал, даже спорить перестал. Он думал, что снова будут бить, возможно, пытать, но никто его не тронул даже пальцем. Поняв, что выудить из обвиняемого свеженькие признания не удастся, Алехин распорядился отправить его в камеру предварительного заключения. Конечно, там тоже был не курорт, и все же Баканин с облегчением воспринял эту временную перемену участи.
«Ефимов и Криворучко, — стучало в висках. — Баканин, Ефимов и Криворучко. Трое из шести. Трое живы, трое убиты. Из трех живых один в тюрьме… Привет вам, бывшие „реаниматоры“!»
Вторая картина из прошлого РОЖДЕНИЕ БРИГАДЫ
Самый молодой в Уральском политехническом институте профессор, Руслан Шаров, пользовался любовью студентов не за то, что ставил оценки с поблажками. Наоборот, во всем, что касалось проверки знаний, он был требователен и строг. И даже не за то любили его, что он, не кичась своими научными регалиями, установил со студентами доверительный товарищеский стиль общения. Конечно, это было важным обстоятельством, но не главным. А главное в Шарове заключалось в том, что он действительно был блестящим ученым. Студенты всегда чувствуют, кто перед ними: равнодушный транслятор текста учебника или человек, преданный любимому делу. Преданность делу светится в глазах, делает речь точной, а руки — умелыми. Умелые руки требовались Руслану Георгиевичу как нельзя больше, так как он работал с электронно-вычислительными машинами, как раз в те годы утратившими свое громоздкое советское название и получившими то иностранное имя, которым их теперь называют: компьютер. Иными словами, Шаров принадлежал к числу тех первопроходцев, которые одновременно постигали «хард» и «софт». И даже параллельно изучению старался при помощи своих чутких пальцев и пытливого ума усовершенствовать эту мигающую глазом монитора коробчатую редкость, которую институт приобрел за сумасшедшие деньжищи.
— Лет через двадцать, а может, и раньше, — предсказывал Шаров, — компьютер войдет в каждый дом. Как сейчас телевизор.
Преподаватели спорили, стыдливо улыбались или попросту не поддерживали этот футуристический разговор. Не верили.
Зато студенты верили! Особенно эти, самые талантливые, цвет института: Баканин, Ефимов, Айвазов, Парамонов… Им не забыть эту лабораторную по физике. Преподаватель вышел из аудитории, оставив их наедине с оборудованием. Оборудование было им знакомо, и тема трудностей не представляла, а вот чертить в тетрадях систему координат, вычислять точки, выводить формулу, строить кривую — что за морока! Заглянул Шаров. Удивленно улыбнулся: «А что это вы паритесь? У вас же компьютер стоит!» И впрямь стоял — в углу аудитории, в полнейшей заброшенности. Языку программирования «бейсик» их всего пару недель учил не Шаров, а другой препод. Единственное, чему студенты научились за время этих занятий — включать и выключать компьютер, а так как в те замшелые времена о «Виндоусе» и не слышали, то делалось это элементарно… А еще постигли ужас до чего высокоумные основы игры в «Тетрис». Ни то ни другое помочь в лабораторной работе не могло, о чем студенты откровенно сообщили Руслану Георгиевичу. Улыбнувшись еще раз и промокнув платочком зеркально-нагую голову, Шаров сел к компьютеру. На экране засветилась сине-белая таблица. Разминочной пробежкой пальцев по клавиатуре Шаров вызвал программу и попросил продиктовать полученные в ходе лабораторной работы числа. А дальше… Дальше начались сплошные чудеса. Каким-то невероятным образом за считанные секунды на экране возникла кривая — та самая, которую путем долгих потений и терзаний им пришлось бы выводить самостоятельно. Более того, к безукоризненному графику прилагались выкладки, которые находились за гранью студенческой лабораторной…
— Как видите, — добродушно сказал Шаров, — вот что умеет компьютер. Компьютер — это, конечно, не заменитель головы, но вот избавить ваши и без того загруженные головы от нудной механической работы — в его возможностях.
Как было после такого фокус-покуса не прийти в восторг от идеи компьютеризации производства? А с нее-то все и началось…
Как ни странно, невольным инициатором создания «бригады реаниматоров» выступил не всеобщий любимец и естественный лидер Валька Баканин и даже не мрачноватый умница и острослов Леня Ефимов. На эту идею натолкнулся Айвазов — Кинг — который еще до окончания института начал подыскивать высокооплачиваемую работу. Не для того он учился, чтобы на родительской шее сидеть! Времена менялись, жизненный пласт брежневской пассивности уплыл в открытое море намечающегося капитализма, суля осуществление великих надежд. Дух захватывало от намечающихся возможностей, которыми манило начало девяностых. Можно было либо все приобрести — либо все потерять. Многие вдавались в авантюры, где гибли или выигрывали… Но об этом — чуть позже. Сейчас об Айвазове. Кинг не хотел отрываться от любимой специальности, на получение которой угрохал пять (может быть, лучших!) лет, поэтому не соблазнился торговлей, когда все вокруг торговали как угодно и чем угодно. Кинг отправился на химическое предприятие — крупное, однако… в общем, так себе предприятие. Сотрудникам зарплату выплачивали кое-как, и они продолжали ежедневно ходить на работу, должно быть по инерции или руководствуясь слепой верой, что в один прекрасный день все изменится. Бухгалтерия велась с чудовищными ошибками — отчасти и за счет того, что весь ее штат составляли пенсионерки с арифмометрами и молодые недоучки. Оборудование, тяжелодумное и ржавое, не менялось с семидесятых годов. Об автоматизации производства не приходилось даже мечтать.
Обо всех минорных впечатлениях Рубен Айвазов поведал своим друзьям.
— Если бы еще у них были компьютеры! — посетовал он. — Все-таки легче было бы контролировать производство. Может быть, посоветоваться с Шаровым? Он ведь должен заниматься не только теорией, но и практикой…
— Посоветуйся, — кивнул Артур Райзен. Вне сессии Ипа-ипохондрик часто производил впечатление вполне разумного и не такого уж нервного молодого человека. — А что касается автоматизации химического производства, можешь посоветоваться хоть со мной. Сам знаешь, по какой теме я диплом защищал.
— Чего мелочиться! — развеселился Кинг. — Айда все ко мне, работу каждому найду. Марина займется бухгалтерией, Руслан Георгиевич — компьютерами, Валька и Леня — инновационными разработками, Парамонов починит стоящую поточную линию, пока суд да дело. А почему нет? Вместе учились, вместе и работать будем.
Идею в ее первоначальном виде никто не оценил.
— Кинг, ты, конечно, щедр, как король, — сощурился Ефимов, — но я этого коллективизма не понимаю. Лично я не собираюсь связывать всю жизнь с твоей химической богадельней. Допустим, мы восстановим производство — что, кстати, еще не факт, — но дальше быть прикованным к одному предприятию…
— А если не к одному?
Отрицать не получится, первый импульс подал Рубен Айвазов. Но развил его, как всегда, Валька Баканин. И, как всегда, дергая себя за нос, что у него служило признаком интенсивности мышления:
— Парни, вы чего? У нас же не крепостное право, никто никуда не прикован. Давайте создадим такую… ну, что ли, бригаду! Передвижную, мобильную, современную! Приходим на умирающее предприятие и комплексно, совместными усилиями делаем все, чтобы его спасти. Будем лечить бизнес так, как врачи лечат больных. Используя свои знания и умения, а они у нас есть, парни…