Вся правда о Муллинерах (сборник)
Шрифт:
Сирил нахмурился. Однако человек, который значительную часть жизни провел, пробуя патентованные лекарства, всегда оптимист.
— Остается одно, — сказал он. — Я увижусь с твоей матерью и попытаюсь ее образумить. Где она сейчас?
— Уехала утром погостить у Уингемов в Суссексе.
— Отлично! Я знаком с Уингемами. И приглашен приезжать к ним погостить, когда захочу. Пошлю им телеграмму и двину туда сегодня вечером. Я буду усердно умасливать твою мать и попытаюсь добиться, чтобы она переменила свое нынешнее неблагосклонное ко мне отношение. Потом, выждав удобную минуту, сообщу ей новость. Возможно, сработает, возможно, не сработает, но, во всяком случае, думаю, это правильный ход.
— Но ты такой застенчивый, Сирил, такой робкий, такой уступчивый и скромный. Как же ты сумеешь осуществить свой план?
— Любовь придаст мне твердости.
— Думаешь, этого хватит? Вспомни-ка маму. Может, надежнее будет выпить чего-нибудь покрепче?
Сирил нерешительно помялся.
— Мой доктор решительно против алкогольных стимуляторов. Они повышают артериальное давление, говорит он.
— Ну, когда ты встретишься с мамой, тебе понадобится все артериальное давление, какое у тебя имеется. Нет, я тебе очень советую перед разговором с ней залиться горючим.
— Да, — сказал Сирил, задумчиво кивнув. — По-моему, ты права. Будет все по слову твоему. До свидания, мой ангел.
— До свидания, Сирил, любимый. Ты будешь думать обо мне каждую минуту нашей разлуки?
— Все до единой. Ну, практически все до единой. Видишь ли, я как раз приобрел последний роман Хорейшо Слингсби «Стрихнин в супе» и буду время от времени заглядывать в него. Но все остальные минуты… Кстати, ты его читала?
— Пока нет. Я купила, но мама забрала его с собой.
— О? Ну, если я хочу попасть на поезд, который доставит меня в Баркли к обеду, мне надо бежать. До свидания, счастье мое, и помни, что Гилберт Глендейл в «Пропавшем большом пальце левой ноги» обрел свою любимую, хотя ему пришлось преодолеть козни двух таинственных незнакомцев и расправиться с бандой «Черноусых» в полном составе.
Он нежно ее поцеловал и отправился упаковать чемодан.
«Башни Баркли», поместье сэра Мортимера и леди Уингем, находятся в двух часах пути от Лондона по железной дороге. Для Сирила, занятого мыслями об Амелии, перемежавшимися первыми главами захватывающего шедевра Хорейшо Слингсби, эти два часа пролетели незаметно. Собственно говоря, он был так поглощен всем этим, что спохватился, когда поезд уже начал отходить от платформы Баркли-Регис, и только-только успел выпрыгнуть из вагона.
Поскольку он успел на экспресс пять ноль семь, то достиг «Башен Баркли» так рано, что не только оказался на месте, когда ударил гонг к обеду, но и принял участие в животворящем распитии коктейлей перед указанной трапезой.
Приглашенное общество, как он заметил, едва вошел в гостиную, было малочисленным. Кроме леди Бассетт и его самого, там имелись только ничем не примечательная чета Симпсонов и высокий красавец с бронзовым загаром и сверкающими глазами — как ему шепотом сообщила хозяйка дома, Лестер Маплдерхем (произносится «Мам»), путешественник по пустыням и дебрям, а также охотник на крупную дичь.
Быть может, гнетущее открытие, что рядом с ним в комнате находятся двое путешественников по пустыням и дебрям, они же охотники на крупную дичь, толкнуло Сирила незамедлительно последовать совету Амелии. Впрочем, вполне вероятно, и одного взгляда только на леди Бассетт оказалось бы достаточно, чтобы нарушить строгое воздержание от алкогольных напитков, которое отличало его всю жизнь. К обычному ее сходству с леди Макбет теперь добавились четко различимые черты сказочного Людоеда, и это обстоятельство понудило Сирила галопом ринуться к подносу с коктейлями.
После трех стремительно осушенных бокалов он ощутил себя куда бодрее и храбрее, чем прежде. И так обильно он орошал последующий обед белым рейнвейном, хересом, шампанским, выдержанным коньяком и старым портвейном, что по завершении обеда с удовлетворением удостоверился в полном исчезновении из его организма робости и застенчивости. Из-за стола он поднялся в убеждении, что способен вырвать у дюжины леди Бассетт согласие на его брак с дюжиной их дочерей.
Более того, как Сирил конфиденциально сообщил дворецкому, игриво тыкая его пальцем под ребра, он знает, что ему делать, если леди Бассетт попытается ставить ему палки в колеса. Нет, он не сыплет угрозами, растолковывал он дворецкому, а просто доводит до его сведения: он знает, что ему делать. Дворецкий сказал: «Слушаю, сэр. Благодарю вас, сэр», — и инцидент был исчерпан.
Сирил — пребывая в таком на редкость возвышенном и морепоколенном состоянии — намеревался сразу же после обеда приступить к умасливанию. Однако, задремав в курительной, а затем вступив в богословский спор с кем-то из младших лакеев, попавшимся ему в коридоре, до гостиной он добрался примерно в половине одиннадцатого. И испытал крайнее раздражение, когда, войдя туда с веселым кличем на устах: «Леди Бассетт! А подать сюда леди Бассетт!», он узнал, что она уже удалилась к себе в комнату.
Будь настроение Сирила самую чуточку менее восторженным, это известие могло бы несколько умерить его энтузиазм. Однако радушие сэра Мортимера было столь щедрым, что Сирил лишь одиннадцать раз кивнул в знак того, что усек, а затем, удостоверившись, что его добычу поместили в Голубой комнате, понесся туда с кратким: «Ату ее!»
Достигнув двери Голубой комнаты, он забарабанил в нее кулаками и впорхнул внутрь. Леди Бассетт полулежала на подушках с сигарой во рту и книгой в руках. А книга эта, как к вящему своему изумлению и негодованию обнаружил Сирил, была не более и не менее, как «Стрихнин в супе» Хорейшо Слингсби.
Это зрелище заставило его окаменеть на месте.
— Черт меня побери! — вскричал он. — Черт меня подери! Слямзили мою книжку?
При его появлении леди Бассетт опустила сигару. Теперь она подняла брови.
— Что вы делаете в моей комнате, мистер Муллинер?
— Это уже чересчур, — сказал Сирил, содрогаясь от жалости к себе. — Я иду на огромные расходы ради приобретения детективных романов, но стоит мне чуть повернуться спиной, как люди косяками начинают их лямзить.
— Эта книга принадлежит моей дочери Амелии.